Свет вечерней зари был тусклым из-за черных облаков. После громовых раскатов упали первые капли» быстро превратившиеся в ливень, а потом и в потоп. Натан ее стал искать укрытия, потому что его тут не было, да к тому же он уже промок насквозь. Он шел долго. Потом ткнулся в мягкую землю.

Карла прогуливалась по пляжу. Натан был рядом. Он обещал никогда больше не покидать ее. Перед ними бегала Леа, играя со щенком, которого он ей подарил. Из-за этой собачки они теперь меньше путешествовали. Оно и к лучшему. Карле хотелось немного отдохнуть. Пожить на одном месте с мужчиной, которого любила. Вдруг море подалось назад, образовав огромную донную волну. Над песком вздыбилась стена воды и обрушилась на девочку. Карла хотела броситься на помощь, но Натан удержал ее за руку. Море поглотило Леа вместе со щенком. Карла обернулась, желая крикнуть Натану, чтобы он ее отпустил. Но ее держал не он, а гора мускулов со шрамом на глазу и со сломанным носом. Великан отвесил ей две оплеухи. Ее голова мотнулась из стороны в сторону. А когда она, оглушенная и дрожащая, опомнилась от ударов, все вокруг стало по-другому. Ничего, кроме четырех стен. Да здоровенного скота, который пыхтел, слюнявя ей груди. Боль в промежности подсказала Карле, что это не сон. Что ее и впрямь насилуют. Кончив, скот удалился, уступив место другому скоту, которого она никогда прежде не видела. Она попыталась оттолкнуть его, но тот держал ее слишком крепко. Незнакомец воткнул ей шприц в вену, потом расстегнул ширинку и заодно пронзил ее. Через несколько минут Карла вернулась на пляж к Натану.

Его первым видением в потустороннем мире была водная гладь. Первым запахом – рыбная вонь. Первым звуком – пение птицы. Вдалеке рыбаки, стоя в своих челноках, тянули сети. Идиллическая картинка плохо вязалась с болью, которую он испытывал. Болело все – с головы до ног. И еще тревожила невозможность пошевелиться. Его рот был наполовину забит тиной. Между двумя обмороками он заметил нескончаемого крокодила, сплошь из зубов и бугристой кожи, неподвижно лежавшего с разинутой пастью, регулируя таким образом температуру тела.

Открывая глаза, Натан всякий раз оказывался на одном и том же месте – все на том же топком берегу. Солнце клонилось к закату. Поверхность озера морщила легкая рябь. Послышалось шлепанье по воде и стало приближаться вместе с детскими криками. Его окружил лес босых ног, скорее даже не лес, а рисовая плантация. Двое мужчин осторожно перевернули его. Пожилая женщина с седыми волосами замахала руками, увидев его лицо. Ее собственное, черное и сморщенное, как черносливина, выражало испуг. Толпа загомонила. Натан опять потерял сознание.

Он пришел в себя, когда его вытащили из глины и стали укладывать на своего рода плавучие носилки, сделанные из бревен и веток. В небе над ним радостно пели пестрые птицы. Хороший день, чтобы умереть, сказал бы индеец. Он проплыл на своем плоту через жуткий гвалт, пристал к берегу и очутился в душной тени. Начиная с этого момента он чувствовал только, как его жестоко пытают. Беспрестанно. Его били молотком по голове, сжимали тисками виски, кололи, жгли, ковырялись в теле, натирали жгучими мазями. Заставили даже проглотить какую-то отраву, чтобы поразить организм в самое нутро. Отныне время для него измерялось чередованием мучительных вспышек сознания и спасительных обмороков.

Ощущения словно притупились. Может, он привык к боли? Или стал сильнее? Ему удалось пошевелить пальцами ног, потом рук, потом согнуть колени. Он перевернулся на бок и оперся на локоть, пытаясь встать. Ложем ему служила соломенная подстилка в убогой саманной хижине, сквозь крышу которой пробивались лучики света. Натан доковылял до выхода, который никем не охранялся.

И зажмурился от яркого солнца, заливавшего деревню. Инстинкт самосохранения приказывал ему бежать. Голый, оглушенный, едва стоящий на ногах, он протащился метров сто, пока земля не ускользнула из-под ног. Он заполз в тень акации.

Взрыв «фолкона» отбросил его на тысячу футов вниз и на тысячелетия назад, в какое-то эфиопское племя. Со своего места он видел рыбаков, вытаскивавших сети на кроваво-красный берег. Дети вгрызались в рыбу зубами, потрошили, счищали чешую, разрывали на части и выбрасывали внутренности в воду. Чайки, бакланы, пеликаны, сарычи, коршуны с жадностью кидались на рыбью требуху. Их пиршество заменяло большую уборку. И все это клохтало, вопило, курлыкало, трещало, клекотало, щебетало, пищало, налетая чередующимися волнами. На одном из деревьев, казавшемся пернатым, ожидала своей очереди стая ибисов.

Натан прикоснулся рукой к щеке, пытаясь определить, сколько времени провел здесь. Судя по щетине, дня два.

На обитателях деревни были грубо скроенные грязные штаны и сувенирные майки из Лос-Анджелеса и Нью-Йорка. Западное влияние ограничивалось только этим тряпьем. Никакой рекламы кока-колы, никакого боевого оружия, никаких мобильных телефонов. Натан отметил также отсутствие хвастливых знаков отличия и боевой раскраски. В целом впечатление было хорошим. Главным событием дня сегодня было возвращение с рыбалки. Освободив суденышки от трепещущего, вертлявого груза, их вытащили на берег и составили в ряд. Детвора и женщины занялись починкой сетей. Закончив работу, дети рассыпались под деревьями, чтобы поиграть. Женщины понесли очищенную рыбу, чтобы сушить или жарить. Берег опустел. Прочих птиц сменили марабу, довершая уборку. Деревня жила в полной гармонии с окружающей природой. На экосистему никто не посягал. Эти мирные картины напомнили ему о его собственной участи. Его похудевшее тело было покрыто совсем недавно зарубцевавшимися ранами. Значит, его лечили. В своей галлюцинаторной полукоме он принял лечение за пытку. Эти люди не хоте ему зла. Они спасли ему жизнь.

Солнце мало-помалу тонуло в озере. Над хижинами поднялись дымки. Зловоние перекрыл запах жареной рыбы. Его желудок сжался, напоминая ему, что он давно не ел. Он решил пойти к приютившему его племени. Медленно поплелся к центру деревни, встретил по пути улыбку девочки в красном, которая несла вязанку хвороста. И тут дети облепили его со всех сторон, их становилось все больше, они кричали и смеялись. Вскоре к ним присоединилась группа мужчин. Женщины в бусах толкли перед хижинами зерно в ступах, высохшие старики играли в камешки, девочка-подросток разливала воду по глиняным горшкам. Его пригласили сесть у очага, увенчанного огромным вертелом с нанизанной рыбой. Посыпались непонятные фразы, приветливо засверкали щербатые улыбки. Натан сымпровизировал язык жестов. Вопросительно показал на луну. Какой-то старик оттопырил три пальца.

Он провел тут три ночи.

Карла нервно почесала руку. У нее началась ломка. Запертая в клетке, вынужденная жить сидя, голая, как зверь, она постепенно утрачивала все человеческое. Решетку открывали только для того, чтобы сунуть ей миску сероватой размазни или вытащить ее наружу. Дюжину раз на дню тюремщик волок ее в комнату с топчаном и грязным тюфяком. Там мужчины ее насиловали. Потом возвращали в клетку и вкалывали ей дозу героина. Карла снова почесалась. Она нуждалась в дозе, чтобы не чувствовать боли, не страдать от ожогов, когда ей тыкали сигаретой в подошвы или меж бедер, чтобы забыть беспрестанные проникновения. Но ее палач медлил. Услышав наконец его тяжелые шаги, она испытала почти облегчение. Через час ей станет лучше.