Никто не знает наверняка, удача ли, стечение ли обстоятельств, судьба, рок, Вселенная или совокупность правильных выборов гарантируют хорошую, счастливую жизнь. Все, что мы можем, – понять наш выбор, не важно какой, уважать его и уважать самих себя. Все, что от нас зависит (а это далеко не все), – наше. Мое. Ответственность. Убеждения. Вот какие уроки я усвоила, глядя с горы вниз.

Звучит банально, и, может быть, не такое уж это и великое открытие. Но для многих из нас – открытие. Для многих из нас оно сводится вот к чему: самый лучший способ не заблудиться – самому стать своей собственной картой. В то утро я медленно продвигалась вперед. Как та самая чертова черепаха, которой я была не против стать на день. Или на всю жизнь. Я медленно продвигалась по тропинке назад к развилке, а потом, шаг за шагом, к верной дороге. Прошло одиннадцать часов, прежде чем я добралась до Никки. По телевизору мои движения показали в ускоренном режиме, потому что смотреть на мои страдания в масштабе реального времени было бы слишком мучительно.

Но страдания ли? Только в тот самый день. Когда я прошла последний поворот на карте и увидела Никки, который, подставив лицо лучам полуденного солнца, спал под рекламным баннером шоу «Рискни», который ждал меня и верил, что я смогу, я совсем не чувствовала страданий.

Только силу духа.

Только радость правильного выбора.

Только понимание – пусть я свернула на неправильную дорогу, все-таки я смогла вернуться обратно и найти свой путь.

– Свобода или смерть, Никки! – закричала я.

И он проснулся, и улыбнулся мне самой чудесной из всех улыбок, и я приковыляла к нему, как израненный воин – в общем-то это было недалеко от истины, – и он сжал меня в медвежьих объятиях, и мы оба смеялись до слез.

– Прошлой ночью я говорил с отцом. Мысленно, – сказал он, когда мы наконец смогли отдышаться. – Он сказал – не страшно, если я наконец его отпущу.

– Забавно, – ответила я. – До меня, можно сказать, дошло то же самое.

Свобода или смерть. Я была готова. Я наконец поняла. Поняла, что случится дальше.

Когда меня доставили обратно в отель, я проспала, кажется, тысячу часов. Врачи забинтовали мою лодыжку и зашили веко, так что, если не считать нескольких багровых рубцов – боевых шрамов, так сказать, – которые, по всей видимости, заживут через несколько недель, в целом я в порядке. Наконец проснувшись, я раздвигаю жалюзи, жмурюсь от солнечного света и, когда глаза привыкают к нему, наслаждаюсь красотой дня, бухты Сиэтла, ее бриллиантовыми переливами, возможностями, которые дарит жизнь. Все здесь, все – передо мной.

В животе снова спазм; я нахожу косметичку и роюсь в ней, чтобы найти ответ на вопрос, который все еще меня волнует.

Нахожу карман, нахожу кусачки, и бальзам для губ, и дезодорант, и таблетку успокоительного, о которой и не подозревала, и несколько ушных палочек, от которых пора избавиться. Тест лежит на самом дне, как я и думала. Я забыла и вспомнила только теперь, зачем в то утро купила в супермаркете второй тест – чтобы, если первый окажется положительным, проверить еще раз и убедиться наверняка. Потому что я еще рассматривала такую возможность, несмотря на отрицательные тесты на протяжении долгого, долгого времени.

Что там сказали про тесты на Бэбицентр. com? Что толку их мочить, лучше замочить того, кто их придумал? Ну, само собой, на единственный тест нельзя полагаться. Но потом я думаю: конечно, вряд ли это был знак Вселенной – теперь я умнее, чем тогда, и не стала бы слепо ей доверять. Но если бы я несколько недель назад увидела положительный результат, две полоски, я ни за что не согласилась бы участвовать в шоу «Рискни». Я никогда не узнала бы, что такое настоящая сила духа. Я никогда бы не вернулась на ту дорогу, которую не выбрала.

Я задерживаю дыхание и стараюсь не обращать внимания на внутренний голос, который все еще шепчет мне что-то о сомнениях, и материнском инстинкте, и о том, что я все сделала не так. Ничего подобного. Я глотаю воздух, и выталкиваю его из себя, и твердо сворачиваю влево, хотя всегда сворачивала вправо. Все просто. Все может быть иначе.

И, как восемь месяцев подряд, я сижу на унитазе, спустив трусы, и жду.

И двух минут не проходит. Вторая розовая полоска появляется одновременно с первой.

Отец сказал бы – это судьба; но теперь мне виднее. Я достаточно мудра, чтобы понять: это просто жизнь.

* * *

По дороге из аэропорта я прошу такси остановиться у квартиры отца. Никки ждет на лестничной площадке, а я быстро поднимаюсь наверх. Отец открывает – он в халате, волосы растрепаны, кожа слишком бледная и нездоровая. Вид у него грустный, измученный и удивленный оттого, что звонок зазвонил так неожиданно.

– А, Уильям, – говорит он, пошире распахивая дверь. – У меня нет времени. Я готовлюсь к встрече с Пирсом Морганом.

Я говорю:

– Я ненадолго. Я еду домой.

– Ну ладно. Что там у тебя?

– Я была на шоу. Я пишу книгу. Можешь никогда больше со мной не общаться, но я надеюсь – ты сделаешь другой выбор.

У него очень, очень сердитый вид; он похож на старую куклу Чаки, но это длится недолго; он машет рукой, его лицо расслабляется, и он говорит:

– Que sera, sera.

– Que sera, sera?

– Чему быть, того не миновать.

Я говорю:

– Ты в самом деле веришь в это дерьмо?

А он отвечает:

– Всем нужно во что-нибудь верить.

И я, прежде чем уйти, говорю:

– Безусловно.

* * *

В начале сентября серия шоу «Рискни» с моим участием выходит на экраны, и по этому поводу мы все собираемся у Райны. Заодно провожаем Олли – его приговорили к трем месяцам заключения. По большому счету, это не совсем заключение; во всяком случае, так нас заверила Райна.

– Это как тюрьма, где сидела Марта Стюарт[31], только для мужчин. Туда отправляются участники инсайдерских сделок. Считайте это спа-отелем для людей с сомнительной репутацией, – сказала она нам, когда судья огласил приговор. – Ну, послушай, Олли. Ты должен нести ответственность за свой поступок. Даже если не хотел ничего плохого.

Молитвенно сложив ладони, Олли прижал их к сердцу.

– Я все понял, – сказал он. – И мне разрешили вести уроки йоги в тюрьме. Это здорово! Будущие ученики…

Райна закатила глаза; Олли опустил руки и сказал ей:

– Я шучу. Никто не хочет быть похожим на папу, поэтому надо становиться ответственными, – и он крепко сжал мою руку, потому что знал – я тоже это поняла.