— Это даже лучше, чем в «Tontine», — заметила Мэгги.

Хупер только кивнул.

— Взять хотя бы хлеб. А куда ты едешь?

— Во Францию.

— Когда?

— Завтра.

— А что ты там будешь делать?

— Какое-то время я хочу писать и рисовать.

— Когда это ты занялся искусством?

— Я собираюсь им заняться сейчас.

— Ты серьезно?

— Да, мама. И не смотри с таким ужасом.

— Я не понимаю.

— Гоген работал в банке до тридцати пяти лет.

— Но ты не работаешь в банке.

— То, чем я занимаюсь, в равной мере бессмысленно.

— А я и не знала, что ты интересуешься искусством.

— Ты, может быть, еще многого обо мне не знаешь.

— Очевидно, так оно и есть, — резко ответила Мэгги и пожалела, поскольку Хупер снова замкнулся. Она вновь наполнила бокалы, и они мрачно уткнулись в свои тарелки. — Чем ты собираешься зарабатывать на жизнь? — отважилась спросить она через какое-то время.

— У меня есть деньги, — сказал Хупер.

— Это отец тебя снабдил?

Хупер впервые за этот вечер улыбнулся.

— Чему ты улыбаешься?

— Я знаю, что отец — банкрот.

— Тебе от этого весело?

— На самом деле да. Представь отца без денег. С ума сойти.

— Откуда ты узнал?

— Парень, занимающийся слухами на Эм-ти-ви, услышал об этом от коллеги из журнала «Форбс». «Форбс» собирается поместить материал о том, как отец погубил себя.

— Надо же, как замечательно…

— Ну, ты уже сама прославилась с помощью «Пипл», мамочка.

Мэгги удержалась от желания протянуть руку через стол и стукнуть его по голове.

— То, что случилось со мной, вряд ли можно сравнить с этим, — сказал она в свою защиту. — Вряд ли кто-нибудь скажет, что я погубила саму себя.

— Я не думаю, что кто-нибудь из нашей семьи находится в положении, позволяющем бросать камни, — сказал Хупер.

Мэгги взглянула на него и увидела перед собой независимого взрослого человека. Ее маленький мальчик исчез.

— Так или иначе, но у тебя все в порядке с финансами. Да, мам? Со всеми твоими книгами и предприятиями?

— Сколько тебе понадобится на эту поездку?

— Я не прошу у тебя денег, — сказал Хупер. — Я просто хочу убедиться, что у тебя все в порядке, поскольку отец лопнул.

— Ох? — сказала она, немного озадаченная его вниманием. — Господи, да все у меня будет хорошо.

— Ты всегда сможешь продать дом, — сказал Хупер.

Мэгги чуть не подавилась куском утки. Неожиданно он снова показался ей мальчиком, неискушенным и наивным.

— Что заставляет тебя думать, что я когда-нибудь продам этот дом?

— Я и не говорю, что ты продашь. Я говорю, что ты сможешь, если понадобится.

— Я не продам этот дом, — тем не менее настойчиво повторила Мэгги.

— Ну и отлично. Не продавай. И не надо.

— Не могу поверить, что ты заговорил об этом.

— Забудь, что я это сказал, мам. Хорошо? Я знаю, как ты любишь это место.

— В Европе стало все так дорого, знаешь, — сказала она с материнской тревогой в голосе. — Доллар сейчас так подешевел.

— Все будет в порядке. У меня есть… сбережения.

— От ограбления всех этих ресторанов? — выпалила она.

— Нет, — ответил он едва слышно.

— Откуда ты их тогда взял? Накопил с минимальной зарплаты практиканта на Эм-ти-ви?

Он смотрел на нее через стол, похожий на кролика, пойманного огнями фар.

— Я просил тебя не спрашивать.

— А я спрашиваю. Просто объясни мне, чтобы мне не казалось, что весь мир сошел с ума.

— Если я расскажу тебе это, то пообещай больше никому об этом не говорить и больше не затрагивать эту тему.

— Да.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь давай, спрашивай все, что хочешь.

Она провела большим пальцем по гладкому краю своего бокала.

— Эти парни, с которыми ты грабишь, — это ребята из ансамбля, не так ли? Те, которые были здесь тем вечером, когда я вернулась из Венеции?

— Да. «Сладкие как смерть».

— Ты сказал, что они заработали целое состояние своими записями.

— Да, они все — миллионеры.

— Но зачем тогда, скажи, грабить рестораны?

— Чтобы испытать кураж. Чтобы показать себя. Вжиться в свой образ. Я понимаю, что это звучит абсурдно, но когда с ними познакомишься, то становится понятно, что они на самом деле очень добрые, хорошие ребята.

— И они считают необходимым грабить беззащитных людей?

— Это просто театр, мама. Кому как не тебе это понять.

Она попыталась понять. Она очень попыталась.

— Мир все-таки сошел с ума, — в конце концов сказала она с отвращением.

— По крайней мере, эта страна, — сказал Хупер. — Вот поэтому я и уезжаю.

И тут Мэгги зарыдала, прямо здесь, за столом, над остатками своего утиного салата с соусом из сока лайма и чилпотля. Хупер подошел к ней и постарался утешить. Она позволила ему обнять себя, думая все время о том, что ее ребенку придется скрываться от правосудия за рубежом и о том, что если ему, конечно, не повезет, то закон рано или поздно силой вытащит его из убежища и подвергнет таким унижениям и испытаниям, какие трудно вообразить.

— Послушай, мам, я ходил с ними только на два дела. Сегодня и в «Aureole» несколько месяцев тому назад.

— Зачем?

— Узнать, на что это похоже.

— Ой, мой дорогой, — рыдала Мэгги.

— Мы никого не тронули. Из нас никого не поймали. Они никогда про меня не скажут, даже если их поймают. Я помог им стать звездами, принеся их видео на Эм-ти-ви. Они мне всем обязаны.

— Ох, мой дорогой Хупер. Этот мир абсолютно сошел с ума.

Она почти сразу же отправилась в постель. Голова болела, на сердце было тяжело. По каналу Си-эн-эн передавали новости. Звук был приглушен. Мэгги не выключила телевизор, чтобы не чувствовать себя одинокой. Она уже спала, когда в половине первого по Си-эн-эн начали снова показывать самые важные новости. Ей снилось что-то неясное про гору шоколадной ганаши, когда диктор прервал передачу сообщением о том, что, очевидно, сумасшедший бездомный бродяга обезглавил супермодель Кристи Шовин, когда она возвращалась домой на угол Сентрал-Парк-Уэст и Семьдесят седьмой улицы.