Все та же странная мысль посетила ее в момент пробуждения: «Это — не Кеннет».

Она быстро внесла ясность, добавив про себя: «А это мой милый, милый Гарольд», и, повернувшись, обнаружила, что он еще в глубоком сне. Трапеция солнечного света ярко выделялась на противоположной окну стене. Тени споривших друг с другом двух голубых соек прыгали на ней, напоминая театр теней с острова Бали. «Итак, — думала Мэгги, — мы пересекли границу дружбы и профессиональных отношений и вступили в неизвестную страну близости. Учитывая его болезнь, как можно это рассматривать: как трагическую ошибку или как взаимный дар, который вне эго и даже самого времени? Что нам теперь делать? Притворяться, что у нас есть будущее, вместе? А может быть, так природа напоминает о том, что не следует ничего планировать, а надо отказаться от вечного стремления контролировать события и позволить жизни идти своим чередом? Что нужно делать после того, как прозвучал роковой диагноз? Может быть, Гарольд был прав, что нужно встречать неведомое с достоинством настолько, насколько это возможно?»

Гарольд пошевелился и открыл глаза.

— О, да это ты, Мэгги Дарлинг, девушка моей мечты.

— Как приятно.

— Долгие годы я облизывался, глядя на тебя, как бешеный пес…

— Ты хорошо это скрывал.

— …ждал, пока ты бросишь своего мужа-негодяя.

Она отвернулась, их почти лишенная будущего судьба виделась ей этой трапецией солнечного света на стене. Но как только он прижал ее к себе, ей стало легче. А после того как он начал поглаживать ее, все сомнения и сожаления, назойливо забивавшие ей голову, моментально испарились. И вновь, как прошлой ночью, он оказался на ней, казалось, что он — великолепная нежная машина, генерирующая тепло и искры. Он любил так, как приговоренный к смерти преступник принимает свою последнюю пищу: с отчаянным наслаждением. Когда наступила благодатная развязка, она сама удивилась, почему, в силу каких извращенных понятий о приличиях или из-за каких психологических моментов все эти годы она удерживала себя от того, чтобы не броситься в объятия Гарольда, а сделала это только сейчас, когда времени почти не осталось. Эта мысль заставила ее загрустить, но она никак не показала этого.

— Знаешь, я так голоден, что могу съесть эту книгу, — заявил Гарольд, подняв над головой Бартрама. — Как насчет завтрака?

«Ах да. Завтрак», — пронеслось в голове у Мэгги. Ее грусть растаяла, уступив мыслям о том, как бы лучше накормить Гарольда, чтобы победить зверя болезни, затаившегося в нем.

В конце концов она решила испечь блинов, поскольку именно их хотел Гарольд. Он так мило называл их «блинчиками». И к тому же в доме было много кленового сиропа. Они были в Вермонте; здесь этот сироп продают даже на бензоколонках. Пока бекон, копченный на кукурузных початках, шипел на чугунной сковороде, а кофе подогревался на газовой горелке, Мэгги замешала кукурузную муку с гречневой, приготовив аппетитную смесь. Гарольд сидел у края большого стола и вязал «мушек» для сегодняшней рыбалки. Моцарт наполнил дом великолепием. День был такой, что лучше не бывает. Вскоре она принесла ему целую стопку гречишно-кукурузных блинов, украсив их журавельником. В благодарной улыбке Гарольда было что-то такое, что ей захотелось бесстыдно отдаться ему прямо здесь, и, повинуясь дикому импульсу, она залезла под стол и обслужила его в континентальной манере, пока он с аппетитом ел свой вполне американский завтрак.

— Боже мой, Мэгги, до чего же ты мастерица, — сказал он после того, как она вылезла из-под стола.

— Мне так хочется сделать тебя счастливым!

— Тогда выходи за меня замуж.

Она чувствовала себя так, будто она пробиралась по глухой лесной тропе.

— Гарольд, милый, у меня же развод. Он может затянуться на несколько месяцев.

— Ну что такое несколько месяцев?

Мэгги часто замигала, не в силах ничего сказать.

— Ох, я понимаю, о чем ты думаешь, — сказал он, разрезая блины один за другим на мелкие кусочки, словно хотел разрезать всю стопку, чтобы можно было есть не останавливаясь. — Хочу сказать, что у меня есть и хорошие новости.

— Что такое?

— На самом деле я не болен.

— Ты не болен?

— Я — здоров, как священная корова.

— Это то, что называется стадией отрицания?

— Отрицание? Какая чушь.

— В самом деле?

— В самом деле.

— Погоди. Ты говоришь, что ты — здоров?

— Да. Разве это не счастье?

— А как же… этот онколог?

— Литературный вымысел.

— Но…

— Мэгги, правда заключается в том, что у меня нет никакого рака. Я просто придумал это, чтобы, ну, растопить лед.

— Зачем, свинья ты этакая? — сказал она, отбирая у него тарелку и швыряя все ее содержимое ему в лицо и на грудь.

Ей потребовалось меньше минуты, чтобы собрать вещи и выйти за дверь. «До чего приятно в такой день идти по проселочной дороге», — повторяла она про себя, чтобы не взорваться. Через минуту или около того она услышала, что Гарольд медленно едет позади нее на своем «моргане».

— А мы не перебарщиваем? — осмелился спросить он.

— Ты для меня больше не существуешь, разве только как привидение свиньи.

— Ну, Мэгги…

Она продолжала шагать вперед, стиснув губы.

— Прекрати раздувать из мухи слона, — сказал он. Было заметно, что он в отчаянии.

Не последовало никакого ответа.

— Должен ли я считать, что ты проявила ко мне интерес только потому, что думала, будто я болен?

Каменная стена.

— Садись в машину, Мэгги.

Она ускорила шаг.

— Ты даже не представляешь, куда идешь. До ближайшего жилья несколько километров.

Она не остановилась.

— Ты — проклятая упрямая сучка!

Он заехал вперед и перекрыл ей дорогу. Она остановилась. Он выскочил из машины, захлопнул дверцу и поспешил, чтобы закрыть ей дорогу телом. Она подумала, что он выглядел очень смешно на дороге в своем шелковом японском халате.

— Садись в машину, Мэгги, — прорычал он.

Возможно, что-то в его костюме вдохновило ее на уровне подсознания, ведь Мэгги была совсем неискушенной в боевых искусствах; а может, его прыгающее адамово яблоко представило собой цель, от которой было трудно удержаться. Ей показалось, что и удар был не очень сильным, но он привел к немедленному впечатляющему результату. Гарольд свалился за правое переднее крыло машины и стал издавать странные неприятные звуки, как будто пар выходил из старой забитой трубы. Несмотря на его жалкий вид, Мэгги, почти не раздумывая, решила не помогать ему. Вместо этого она подошла к водительскому месту, бросила сумку на пассажирское сиденье и перевела тугой маленький рычаг на первую передачу, одновременно пробуя ногой тормоз и сцепление.