– Она хорошая? – спросила Сэм, смахивая кудри с глаз.

– Очень хорошая.

Сэм взобралась на скамейку, прижалась ко мне, уставилась в лицо:

– Она грустная?

– Нет, зайка. Она пожившая.

Сэм, похоже, этих данных хватило. Восхитительное свойство. Можно отпускать двусмысленные замечания о натуре человека, о его изъянах и лицемерии, о глубинной его боли, и Сэм принимает мои слова, точно старый ювелир – необработанный камень: повертит в руке, сунет в карман, отложив изучение и огранку на потом, и живет дальше.

Она почесала щеку, сплела руки на коленях – ровно так, как сплел руки я, – и мы молча посмотрели, как уходят Пег и ее пес.

У калитки Леопольд подождал, пока Пег поднимет щеколду, и прошествовал за ограду. Потом остановился, обернулся, посмотрел, как Пег запирает калитку, сует руки в карманы, – и все это походило на балет, какой танцуют лишь те, кто много лет неразлучен. Они уходили по парку и постепенно лишились всяких опознавательных признаков: ясно было только, что они вместе. И даже издали, когда они превратились в два темных силуэта бок о бок, было видно, что они замечательная пара.

57

– Миссис Куинси сейчас спустится, – сказал консьерж, повесив телефонную трубку.

Я склонился к Сэм. Балетки обляпались, пачка слегка помялась, но в остальном дочь выглядела пристойно.

– Я тобой горжусь, заинька, – сказал я.

Открылся лифт, и появилась Синтия в накрахмаленной белой блузке, джинсах и замшевых мокасинах «Тод». По улыбке я понял, что Синтия в ярости.

– Привет, детка, – сказала она Сэм, взмахнув ослепительной золотой гривой. – Иди, подожди мамочку у лифта.

Сэм заморгала и послушно почапала по мраморному полу.

Синтия развернулась ко мне:

– Я же сказала: в шесть.

– Я знаю…

– У нее были пробы на «Щелкунчик».

– Я договорился с Дороти. Сэм возьмут на бал.

Синтия вздохнула и пошла прочь.

– Про четверг не забудь, – бросила она через плечо.

– А что в четверг?

Она остановилась:

– Мы с Брюсом уезжаем в Санта-Барбару.

– А, ну да. Сэм на выходные у меня.

Пронзив меня предостерегающим взглядом – мол, только не налажай, – она взяла Сэм за руку, и обе вошли в лифт. Я помахал и успел увидеть улыбку Сэм.

58

Пожалуй, идиллический вечер в «Гребне», пережитый Пег Мартин, на правду походил мало. Но ведь ей тогда было всего семнадцать – наверняка неуверенная, впечатлительная девица, отнюдь не исключено, что она, сама не сознавая, творчески переработала свое воспоминание. Если учесть ужас фильмов Кордовы, вряд ли он жил и работал в блаженном раю. Как соотносятся подлинная жизнь художника и его творчество? Об этом пишут диссертации. И однако в эпизоде с троллями на озере проглядывала некая неопровержимая правда. А равно в замечании о том, что Кордова подобен хирургу: режет на органы и бросает актера умирать.

В сердцевине прихотливой лжи всегда таится крупица правды.

Я открыл дверь в квартиру, и из гостиной донеслась музыка. Бросив куртку на стул, я пошел на звук. Нора свернулась калачиком в мягком кожаном кресле, на колене у нее восседал Септим. Хоппер валялся на диване и листал какие-то бумаги. На кофейном столике подле коробки из-под пиццы горели три возвратные свечи.

– Ты дома! – возрадовалась Нора.

– Дайте угадаю, – сказал я. – Вы оба потеряли мобильники, а ураган повырывал телефонные столбы по всему Восточному побережью.

– Прости нас. Но мы не просто так потерялись. – Она со значением глянула на Хоппера, и тот улыбнулся – их объединял общий восторг.

Хоппер протянул мне бумаги. Пятнадцать страниц, тысячи две имен. Куча каких-то ООО и абсурдных прозвищ – например, «Маркиз де Рош».

– Это список членов Oubliette, – возбужденно пояснила Нора.

– Да уж вижу. Как вы его добыли?

– Не без труда, – с гордостью ответил Хоппер, закинув руки за голову. – Когда слинял ты, там наступил какой-то сектор Газа. Но я был одет официантом, на меня и не смотрел никто. Поговорил с одной девчонкой – ну, я думаю, что она девчонка. Она объяснила, как спуститься в подвал, где офисы. Я нашел один пустой, включил компьютер, поискал на жестком диске «члены клуба». Нашел какие-то таблицы в «Экселе». Залогинился в свою почту, отправил себе файлы, почистил кэш и ушел. Но они, я так понял, глянули записи с камер, увидели, как я спасаю твою жопу, и за мной погнались два охранника. Я убежал к соседям. Влез в дом, позвонил Норе, чтоб меня забрала. Еле объяснил, куда нас занесло.

– Все по правде, как в кино, – вклинилась Нора. – Покрышки визжали. Я была как Тельма и Луиза.[56]

– А я думал, ты Бернстайн, – заметил я.

– Нора подъехала, фары не включала, – продолжал Хоппер. – Я выбрался через окно, ноги в руки, через двор, и мы свалили.

– Это во сколько было?

Нора неуверенно глянула на Хоппера:

– Часа в четыре?

– Я ждал в кафе до девяти. Чем вы занимались пять часов?

– Мы вернулись в клуб – я хотела посмотреть, – объяснила она. – Спрятались, хотели поговорить с гостями на выходе, показать им Сандрину фотку, но ни к кому не подобрались. Все выжатые, всех развозили слуги на дорогущих тачках, на лимузинах всяких. Один мужик в кресле-каталке, по-моему, вообще умер. И охранников толпа.

– А позвонить вы не догадались? Вы бросили босса, самого, можно сказать, Эль-Хефе, в поле и даже связаться с ним не подумали?

Хоппер встал, зевнул и потянулся:

– Все, народ, я сваливаю, с утра увидимся.

– С утра? – переспросил я.

Нора кивнула:

– Мы завтра на Генри-стрит развешиваем объявления про Сандру. – И протянула мне флаер с фотографией, которую стырила из «Брайарвуда».

ВЫ ВИДЕЛИ ЭТУ ДЕВУШКУ? ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ ЗА ПОДЛИННУЮ ИНФОРМАЦИЮ. ПОЖАЛУЙСТА, СРОЧНО ЗВОНИТЕ.

– А тех, кто врет, будем отсеивать. Спрашивать, какого цвета у Сандры пальто.

Хоппер отбыл, а я ушел в кабинет, оставив Нору корябать в блокноте. Список членов клуба – блистательная работа, гораздо лучше всего, что в последнее время удавалось мне, чего я, конечно, Хопперу ни за какие коврижки не скажу. Еще несколько часов я сопоставлял список гостей Oubliette с актерами и прочим окружением Кордовы, слабо надеясь, что одно имя окажется в обоих подмножествах, – но увы. Зато одну из версий это исключало. Выходит, человек, которого Александра искала в Oubliette, – Паук этот – с Кордовой не работал. Кто он – друг? Чужак? Причастен к Александриной смерти?