— Эй, Иг! Помнишь день, когда мы встретились? Здесь, на тропе Ивела Нивела? Только подумай: если бы ты тогда утонул, я мог бы получить Меррин, когда она была еще вишенкой, и, может быть, ничего плохого не случилось бы. Впрочем, как сказать. Она и тогда была маленькой упрямой сучкой. Есть одна вещь, которую тебе нужно бы знать. Я все время чувствовал себя виноватым. Ну, может, и не виноватым. Но как-то так странно. И вот в чем дело: в действительности. Я не. Спасал тебя. Когда ты тонул. Я говорил тебе не знаю уж сколько раз, а ты мне никогда не верил. Ты выплыл своими силами. Я даже не ударил тебя по спине, чтобы вернуть тебе дыхание. Я ударил тебя совершенно случайно, пытаясь отскочить от тебя подальше: рядом с тобой была эта здоровая долбаная змея. Я ненавижу змей. У меня к ним вроде как отвращение. Слышь, а может, тебя вытащила змея? Она была для этого достаточно большая. Как долбаный пожарный шланг. — Его рука в кожаной перчатке похлопала Ига по голове. — Ну вот, я рад, что сбросил это с души. И ведь сразу почувствовал себя лучше. Так что они правду говорят. Признание действительно полезно для души.

Он встал, схватил Ига за лодыжки и затолкал его ноги в машину. Усталая часть Ига была довольна, что он умрет именно здесь. Все самое лучшее в его жизни было связано с «гремлином». Здесь он любил Меррин, здесь происходили их самые счастливые беседы, здесь он держал ее за руку при долгих поездках во тьме, оба они молчали, просто наслаждаясь общей тишиной. Он чувствовал, что Меррин где-то совсем близко, что если он поднимет голову, то увидит ее на пассажирском сиденье, как она тянет руку погладить его по голове.

Он услышал сзади шарканье, а затем этот гулкий жестяной плещущий звук, и сумел наконец понять, что это такое. В металлической канистре плескалась какая-то жидкость. Он едва сумел приподняться на локти, когда на спину ему что-то плеснуло, насквозь пропитав рубашку. Вся машина наполнилась едкой вонью бензина.

Иг перекатился на живот, отчаянно пытаясь сесть. Ли кончил поливать его бензином и откинул пустую канистру в сторону. Иг моргал от едких паров, весь воздух вокруг него пропитался бензиновой вонью. Ли достал из кармана небольшую коробочку. По пути из литейной он успел прихватить Иговы спички «Люцифер».

— Мне всегда хотелось это сделать, — сказал Ли, чиркнул спичкой и забросил ее в открытое окошко.

Горящая спичка ударила Ига в лоб, перевернулась и упала. Кисти его рук были привязаны друг к другу, но они находились спереди, и он поймал падающую спичку, без раздумий и намерений, просто рефлекторно. На какой-то момент — всего лишь момент — его ладони превратились в чашу, всклянь наполненную огнем, золотистым цветом.

Затем Иг оделся пламенем, превратился в живой факел. Он закричал, но не услышал своего голоса, потому что внутренность машины вспыхнула с низким глухим хлопком, который, казалось, высосал из воздуха весь кислород. Мелькнул на мгновение Ли, резко попятившийся от «гремлина», на его потрясенном лице играли отблески пламени. Как Ли ни готовился к этой секунде, он оказался к ней не готов; машина превратилась в ревущий костер.

Иг ухватился за дверцу, попытался выйти, но Ли шагнул вперед и пинком ее захлопнул. Пластик приборной доски быстро почернел, ветровое стекло стало на глазах обугливаться. Сквозь него видна была ночь и тропа Ивела Нивела; где-то там внизу текла река. Иг пошарил в огне, нашел переключатель скоростей и перевел его в нейтральное положение, другой рукой он отпустил парковочный тормоз. Когда он снимал ладонь с передачи, за ней потянулись липкие нити пластика, сплавившегося с кожей.

Снова взглянув в открытое водительское окошко, Иг увидел, как Ли начинает от него уплывать; в сиянии движущейся преисподней его лицо было бледным и ошарашенным. Затем Ли остался позади, и мимо «гремлина» помчались деревья. Чтобы видеть то, что впереди, Иг не нуждался в фарах; машину окружал золотистый свет, она превратилась в пылающую колесницу, разгонявшую тьму. Тише качайся, моя колесница,[32]вспомнилось Игу.

Сверху над машиной сошлись деревья, по бокам ее хлестали кусты. Иг не бывал на этой дороге со времени магазинной тележки, больше десяти лет, и уж точно не ездил здесь ночью — или в машине — или сгорая заживо. Но при всем при том он помнил путь, помнил по ощущениям в желудке. Спуск становился все круче, пока не стало казаться, что машина просто падает с обрыва. Задние колеса оторвались от земли и снова опустились с хлестким металлическим звуком. Правое окошко взорвалось от жара. Со свистом проносились кусты и маленькие сосенки. В руках у Ига была рулевая баранка, он не помнил, когда за нее схватился. Баранка оплавлялась и оседала, подобно часам на картине Дали. Левое переднее колесо обо что-то ударилось, руль рвался из рук, пытаясь развернуть пылающий «гремлин» в сторону, но Иг упрямо удержал машину на дорожке. Дышать он уже не мог, все вокруг было огнем.

«Гремлин» ударился о полоску земли, завершавшую тропу Ивела Нивела и пылающей дымной кометой взлетел к небу. Пламя перед Игом расступилось, словно чьи-то невидимые руки раздвинули красный занавес. Прямо на него мчалась вода подобная дороге, вымощенной гладким черным мрамором. А потом раздался громкий плеск, ветровое стекло разлетелось вдребезги, и в машину хлынула вода.

Ли Турно стоял на берегу и смотрел, как течение медленно разворачивает «гремлина» носом по течению. Машина ушла под воду почти целиком, только задняя часть чуть-чуть высовывалась. Огонь уже погас, хотя по краям багажника еще пробивался белый дымок. Ли стоял с гаечным ключом в руке и смотрел, как машина кренится и оседает все глубже. Потом он краем глаза заметил рядом со своей ногой какое-то движение. Он опустил глаза, отпрыгнул с криком отвращения и ударил ногой водяную змею, уже скрывавшуюся в траве. Змея проползла мимо и с плеском упала в реку. Губы Ли подрагивали от брезгливости, а тем временем в воду соскользнула и вторая змея, и третья; лунная дорожка на воде задрожала и разбилась на несколько кусков. Ли бросил последний взгляд на тонущую машину, повернулся и полез по склону вверх.

Ли ушел уже довольно далеко, когда Иг поднялся из воды на берег. Его тело слегка дымилось. Он сделал шесть неуверенных шагов и опустился на колени. Валясь в папоротники на спину, он услышал, как хлопнула дверца машины; Ли развернул свой «кадиллак» и уехал. Иг лежал на берегу и отдыхал.

Его кожа не была уже бледной, как рыбий живот, но приобрела насыщенный красноватый цвет, как некоторые разновидности красного дерева. Дышалось ему легко, как никогда прежде; его грудь, как меха с каркасом из ребер, вздымалась и опадала без всяких усилий. Пять минут назад он слышал, как одно из ребер треснуло, а сейчас уже не чувствовал ни малейшей боли. Только много позже он заметил на теле пятна, подобные синякам месячной давности, — единственные следы жестокого избиения. Он открыл рот, закрыл рот, сильно поворочал челюстью, но боли не было, а когда его язык стал искать выбитые зубы, то нашел их целехонькими, гладкими и на прежнем месте. Он сжал и разжал кулак. Все в полном порядке, все кости целы. Тогда он этого не замечал, но теперь неожиданно вспомнил, что за все время этого горения ни на миг не испытывал боли. И как раз наоборот, он вышел из огня невредимым, исцеленным. Теплый ночной воздух полнился запахами бензина расплавленного пластика и обгорелого железа — запахом, от которого в Иге что-то шевельнулось, точно так же, как от запаха Меррин, запаха лимона и мяты, и девчоночьего пота. Игги Перриш закрыл глаза и стал делать один блаженный вдох за другим, и, когда он снова открыл глаза, уже светало.