Выбравшись на широкую мощеную площадь перед входом в здание раринги, я окончательно убедился, что я здесь далеко не единственный иноземец. Повсюду толкались группки людей. Местных, конечно, хватало, но очень многие были одеты в наряды чужедальних земель. Я предположил, что здесь собралось множество дипломатов: еще бы им не стремиться «поухаживать» за новой силой в этой части света, не составить мнение о женщине, к которой достаточно скоро перейдут бразды власти! Может, некоторые из них даже задумывались о возможности союза – тайно, конечно. Дарр по-прежнему был всего лишь маленьким Дарром, Арамери же оставались великими и ужасными Арамери. Однако не заметить того, что мир стоит накануне разительных перемен, мог только слепой. И один из центров, где зарождались грядущие перемены, находился именно здесь.

Удача продолжала мне сопутствовать: приблизившись к воротам, я обнаружил, что на страже стоят мужчины. Несомненно, по той веской причине, что иноземцы во множестве прибывали из стран, где при власти были мужчины, и даррцы проявляли дипломатию, стараясь, чтобы те чувствовали себя как дома. Знать бы им, что в Дарре мужчины становились охранниками, только если не обладали телесными достоинствами для хорошей женитьбы. Или умом, позволяющим найти более достойное занятие, например, лесника или охотника. В общем, те двое, что стояли в воротах раринги, в упор не заметили того, на что непременно обратили бы внимание более смышленые люди: например, что при теманской внешности мои волосы не заплетены по-темански и что на мне простонародное одеяние. Они всего лишь окинули меня взглядами, убеждаясь, что я не увешан оружием в открытую, и кивнули, дозволяя войти.

Смертные склонны подмечать лишь то, что выбивается из общего фона, а я не выбивался. Походка и осанка вполне позволяли мне слиться с толпой чужеземцев, спешивших на какие-то встречи, и оравой слуг, сновавших то внутрь, то наружу сквозь высокие арочные двери раринги. Здание, кстати, было не особенно велико. Его явно строили в те времена, когда общественное устройство Дарра было попроще нынешнего и народ запросто приходил поговорить со своими вождями.

Короче говоря, я легко нашел главный зал совета, всего лишь войдя в самые массивные двери. А там столь же легко вычислил, кто из восседающих на возвышении женщин Узейн Дарр. Это действительно оказалось нетрудно, ибо ее присутствие без преувеличения заполняло рарингу.

Ее никак нельзя было назвать крупной женщиной, даже по даррским меркам. Скрестив ноги, она сидела на ничем не украшенном низком диване в самой дальней стороне круга совета. Ее голова несколько возвышалась над прочими, поскольку остальные в основном лежали на подушках: кто на боку, опираясь на локоть, кто на спине. Не будь диванчика, ее стало бы трудно разглядеть среди более рослых и обильных телом соратниц. Плечи Узейн окутывали длинные – в несколько футов! – вызывающе прямые, полночно-черные волосы, частично собранные на макушке в замысловатую сеть узлов и косичек; остальные падали свободно. Черты смуглого лица были прекрасны вне зависимости от вкусов, хотя, конечно, ни один амниец в том не признался бы. А еще ее лицо так и дышало силой, то есть было прекрасно и на даррский взгляд.

Возвышение совета было окружено рядами изогнутых скамей для удобства зрителей, могущих прийти сюда и наблюдать за процессом. Зрители и в самом деле присутствовали, не очень многочисленные и в основном даррцы. Я нашел пустую скамейку, устроился на ней и стал наблюдать. Узейн говорила мало – больше кивала, когда брала слово та или иная советница. Ее руки лежали на коленях таким образом, что локти торчали в стороны. Такая поза казалась мне излишне угрожающей, пока я запоздало не обратил внимание на ее чрево, выпиравшее над скрещенными ногами. Она ждала ребенка, и срок был порядочный.

Послушав, я вскоре разобрался, какой вопрос с таким жаром обсуждали на возвышении, и на меня напала тоска. Узейн с советницами решали, вырубать ли некоторую часть леса под посадки кофе. Невероятно захватывающая проблема! Наверное, я сглупил, понадеявшись, что они станут публично обсуждать действительно важные планы. Военные, например. Усталость и не до конца изжитое похмелье постепенно одолели меня, и я задремал…

Не знаю, сколько прошло времени, но кто-то тряхнул меня за плечо, выдернув из довольно мутного сна, в котором господствовал живот беременной женщины. Открыв глаза, я увидел у себя перед носом точно такое же пузо и, ясное дело, решил, что еще сплю. Столь же естественным движением я потянулся к этому животу – погладить. Меня всегда завораживала беременность. Если смертные женщины не возражают, я люблю держаться поблизости, с восторгом ожидая мгновения, когда из ничего внезапно зарождается, вспыхивает детская душа – и начинает отзываться в моей. Ибо сотворение душ есть тайна, которую мы, боги, не устаем в своем кругу обсуждать. Когда в этот мир пришел Нахадот, его душа уже была полностью сформирована, невзирая на то что никакая мать не носила его в чреве. Кто же дал ему душу? Вихрь? Однако даровать душу может лишь одушевленное существо. По крайней мере, к такому выводу привели нас целые эпохи раздумий. Означает ли это, что Он тоже одушевлен? А если это верно, то откуда же взялась Его душа?..

Но все эти вопросы оказались неуместными, ибо, едва моя рука коснулась живота Узейн Дарр, как ее нож кольнул кожу у меня под глазом, и тут я проснулся сразу и полностью.

– Приношу извинения, Узейн-энну, – проговорил я, самым осторожным образом отводя руку.

Еще я хотел посмотреть на нее, но не смог: все мое внимание поглотил нож. Она управлялась с ним куда проворнее Гимн, и, пожалуй, этому не стоило удивляться. Похоже, я притягивал женщин, ловких в обращении с клинком.

– Просто Узейн, – ответила она на даррском. Это было грубовато по отношению к заведомому иноземцу и к тому же излишне, поскольку за нее очень внятно говорил нож. – Мой отец нынче слаб здоровьем, но он может прожить еще долгие годы, посрамляя недобрые пожелания наших врагов. – Она прищурилась. – Полагаю, теманским женщинам тоже не очень-то нравится, когда их лапают незнакомцы. Поэтому твоему поведению не может быть оправданий!

Я сглотнул и, оторвав взгляд от блестящего лезвия, наконец-то поднял взгляд.

– Приношу извинения, – повторил я, также переходя на даррский. Она чуть приподняла бровь. – Сможешь ли ты простить меня, если я скажу, что мне как раз снилась женщина, подобная тебе?

Ее губы дрогнули, почти готовые улыбнуться.

– Ты сам еще мальчик, – сказала она. – Неужели ты уже стал отцом? А если так, почему ты не сидишь дома и не вяжешь своим малышам теплые одеяльца?

– Я не отец и никогда им не буду. И ни одна женщина не пожелала бы детей, которые могут пойти в меня. – Моя улыбка начала меркнуть, когда я вспомнил Шахар, и я решительно прогнал ее образ. – Поздравляю тебя с благополучным зачатием. Да будут твои роды быстрыми, а дочь – сильной!

Она пожала плечами и, чуть помедлив, убрала нож от моего глаза. Однако в ножны убирать не поторопилась, что следовало расценивать как предупреждение.

– Ребенок будет таким, каким его сделает судьба. Может, это еще один сын, поскольку мой муж, кажется, на большее не способен. – Она вздохнула и уперла свободную руку в бедро. – Я приметила тебя во время заседания совета, красавчик, и решила поподробнее разузнать, кто ты такой. Ты интересен мне еще и потому, что теманцы больше не утруждают себя поездками к нам: они встали на сторону Арамери и не скрывают этого. Итак, кто ты? Подсыл?