Мэй видела, словно во сне, как Юйтан вынул из-за пояса кинжал и несколько раз вонзил в тело Куна. Тот вздрогнул лишь после первого удара, а потом спокойно стоял, глядя отцу в глаза. Когда князь наконец опустил руки, колени юноши подогнулись, и он мягко рухнул в траву. Она была шелковистой, прохладной, унизанной капельками росы, в каждой из которых, как и в человеческом сердце, жил целый мир.

Не в силах сдвинуться с места, Мэй смотрела, как в любимом угасает жизнь. Князь тоже это видел. Внезапно отбросив кинжал, он рухнул рядом с телом Куна и в отчаянии прошептал:

— Не умирай, сынок! Мальчик мой, я не хотел! Вставай…

Мэй содрогнулась. Сейчас перед ней был не грозный Юйтан Янчу, а несчастный старик, терявший самое дорогое, что у него было.

Она всегда знала, что никакая телесная боль не может сравниться с душевной раной, а любви подвластно гораздо больше, чем ненависти, но князь понял это только сейчас.

Вернулись артельщики, заподозрившие, что в лагере происходит нечто необычное. Один за другим они выходили из леса. Юйтан обратил к ним полубезумный взор, в котором еще теплилась надежда, и протянул дрожащие руки:

— Я отдам все, что у меня есть, только спасите сына!

— Шестилистник, — уверенно произнес И-фу, — тот помог бы, но он отдал его своему брату.

— Если б я могла отыскать корень жизни! — прошептала Мэй.

Она стояла на коленях рядом с Куном и сжимала в руках его холодеющие пальцы.

Внезапно он открыл глаза и через силу промолвил:

— Женщине незачем искать корень жизни, потому что он — в ее сердце.

— Позовем шамана, — решил И-фу. — Если он не сумеет его излечить, тогда спасения нет.

Куна осторожно перенесли в хижину. Один из молодых искателей побежал в деревню за шаманом. Пытаясь остановить кровь, И-фу перевязал раны Куна.

Юйтану велели выйти наружу, и теперь он сидел под сосной, и слезы текли из-под ладоней, которыми он закрыл лицо. Словно кто-то другой, всегда живший в нем, но кого он никогда не знал, горевал над смертельной раной, которую он нанес не только сыну, но и себе самому.

Привели старого маньчжура. На нем была шаманская шапка — плотно обхватывающий голову медный обруч с торчащими вверх прутьями, на которых болтались кисти и бубенцы, а в руках он держал колотушку и деревянный бубен.

— Тот, кто наносил удары, не хотел убивать, — сказал шаман, осмотрев раненого и совершив все положенные обряды. — Или хотел, но не смог это сделать. Если пролитая кровь сможет восполниться, он будет жить.

Кун томился в странном сне между пробуждением и смертью ровно неделю, но когда он открыл глаза, Мэй сразу поняла, что он вернулся, вернулся к ней. Полная новых сил, она вышла к Юйтану, который все эти дни не покидал лагеря, и решительно произнесла:

— Кун очнулся, он будет жить, но вы должны уйти.

— Я хочу, чтобы вы пошли со мной.

— Мы останемся здесь.

— Я отпущу всех, кого приказал заточить в тюрьму. Скажу, что это была жестокая ошибка и злой наговор. И если Киан хочет, чтобы именно ты восседала рядом с ним как законная супруга, значит, так тому и быть.

Во взгляде Мэй появился вызов.

— Это условие?

— Это обещание, — смиренно промолвил Юйтан. — Оба мальчика будут моими внуками. Мне безразлично, кто из них Айсин, а кто Ан, — я не стану дознаваться до правды. Мне нужен сын, а через несколько лет провинции понадобится новый наместник. От хорошего князя может быть много пользы.

Мэй молчала, чувствуя, как в нем плачет душа, и уже зная, каким будет ее решение.

Сколько раз и она, и Кун преступали пороги разных миров, путающих, отталкивающих, манящих, в каждом из которых любовь казалась лишь крохотным островком в безбрежном океане, тогда как на самом деле ее нерушимые корни пронизывали всю их жизнь!

Спустя несколько дней они покинули лагерь. Кун был еще слаб, и воины Юйтана несли его на, носилках. Ветер смыкал и размыкал ветви деревьев, легкие пряди тумана, казалось, вырастали из земли и тянулись к бескрайнему небу с его тусклым высоким солнцем, и Куну казалось, будто он видит темную, обнаженную, бездонную душу леса.

Его охватывало сладкое тепло и покорная блаженная усталость. Он словно плыл на невесомом призрачном корабле в ту страну, какая являлась ему в заветных мечтах. Впервые в жизни Кун Синь, он же Киан Янчу, видел перед собой только одну дорогу.

Очертания гор четко вырисовывались на фоне чистого голубого неба. На земле, на траве и на стволах деревьев лежали золотистые пятна, яркие, словно новенькие монеты.

Весенние цветы выглядели хрупкими, будто тончайший фарфор, сочная молодая трава блестела, как шелк, а легкие облака напоминали мазки туши на картине искусного художника.

Киан Янчу начал день с посещения храма предков, где полагалось возжигать курения и совершать поклонения душам умерших родственников. Кроме того, в каждый праздник семья собиралась здесь, дабы совершить жертвоприношения и сообщить предкам о последних новостях.

Киан поклонился золотым табличкам, в которых, согласно поверью, жили души Сарнай, Сугар, Юйтана и его супруги. Следом за ним к алтарю подошли сыновья, Айсин и Ан.

Мальчикам исполнилось по тринадцать лет, они были очень похожи, так что многие принимали их за близнецов.

Дети ничего не знали об удивительной истории своих родителей. Им было известно лишь то, что Айсина родила дочь императора Сугар, которая затем погибла во время тайфуна, и что Мэй выкормила и воспитала его, как своего собственного сына. Айсин и поныне звал ее мамой.

Юйтан умер три года назад, и тогда же с величайшего соизволения императора Поднебесной его сын Киан сделался наместником Гуандуна. Он искренне старался, чтобы его правление было милосердным и справедливым.

Мэй была объявлена его законной супругой. Дабы доказать знатное происхождение жены, Киан был вынужден разыскать бывшего господина ее матери, Ин-эр. Обрадованный возможностью породниться с могущественным князем, тот немедленно признал дочь. Так, через много лет Мэй вновь обрела отца.

Вступив в права наследства, Киан пригласил на службу Дай-ана, и Мэй получила возможность встретиться с давней подругой Асян. Кроме того, она взяла к себе Лин-Лин, чтобы больше не расставаться с ней.

Юн занялся продажей в Кантоне доставляемого с севера женьшеня и других снадобий, благодаря чудодейственным свойствам которых Тао смогла родить ребенка, девочку, после чего Мэй навестила сестру и привезла богатые подарки.

Киан не забывал живущих в деревне родственников, которые до сих пор не знали, что скромный воин Кун Синь и могущественный правитель Гуандуна — один и тот же человек.

Поднявшись с колен, Киан посмотрел на горячо любимую супругу. Женская половина дворца опустела: пусть многим это казалось странным, но молодой князь не брал и не собирался брать себе других женщин. После смерти Юйтана он вручил каждой из отцовских наложниц щедрое вознаграждение и позволил вернуться к родным. Те, кто был одинок, а также евнухи и служанки остались во дворце и по-прежнему получали хорошее жалованье.