— А что, если провести собрание только среди крупных акционеров… — задумчиво протянул Фукис. В его речи чувствовался заметный иностранный акцент — какое–то горловое гортанное «р», какая–то особая звонкость и отчетливость звука неместного разлива — возможно, более демонстративная, чем природно присущая бывшему эмигранту. — В этом случае исход собрания окажется более определенным.

Якушев обернулся к начальнику службы безопасности. Тот преданно затвердел позвоночником.

— Что можно сделать в этом направлении, Валентин Иванович?

— У меня хорошие отношения с начальником милиции Нефтегорска, можно будет отсечь нежелательный элемент под предлогом паспортного контроля и отсутствия регистрации.

— Хорошо, поработайте над этим… Далее! В разосланных акционерам извещениях мы не указывали истинную причину сбора, памятуя, что внезапная атака — успешная атака. Обязательное сообщение о проведении собрания опубликовали в региональной газете «За нефть!», выпускаемой в Нефтегорске и недоступной большинству мелких акционеров, рассеянных по всей стране. Кроме того, если не ошибаюсь, при приватизации в устав ОАО «Стандард Ойл» благоразумно включено положение, по которому перед общим собранием нужные материалы рассылаются только акционерам, имеющим более одного процента акций, тогда как остальные должны лично приехать за ними, что для многих оказалось затруднительным! Вдобавок мы исключили возможность заочного голосования, то есть по почте, а бюллетени для голосования будут розданы непосредственно перед собранием — как говорится, во избежание…

— Разумная предосторожность! — одобрил Фукис.

— Надеюсь, эти меры позволят нам сделать расклад сил более определенным путем отсечения инертной массы мелких акционеров, от которых на собрании много крику и мало толку…

— Однако будет ли кворум? — забеспокоился американец. — По закону, чтобы общее собрание было признано состоявшимся, должны проголосовать не менее пятидесяти процентов акций!

— Если даже кворума не будет, ничего страшного, — усмехнулся Якушев. — Проведем повторное собрание, для которого порог принятия решения устанавливается в тридцать процентов. Нам же лучше… Итак, подобьем баланс. Путем массированной скупки акций у нас на руках находится… Сколько там, Вася?

Подскочив на стуле, юрист Бойко затарабанил, сыпя цифрами:

— На счете–депо инвестиционной компании «Инвест–финанс» зарегистрированы акции на сумму, составляющую двенадцать целых двадцать одну сотую процента от уставного капитала компании, в выпусках трех непогашенных серий… По доверенности от фирмы «Игром» компания «Инвест–финанс» может голосовать одной целой пятью сотыми процента голосующих акций четвертой серии и двенадцатью целыми двумя десятыми процента той же серии после покупки пакета у инвестиционного фонда «Ярвекс»… Итого двадцать пять целых сорок шесть сотых от уставного капитала…

— Представитель Фонда федерального имущества будет голосовать в нашу пользу девятнадцатипроцентным государственным пакетом, — хмуро отозвался Фукис. — Во всяком случае, он мне это обещал…

Понятно, значит, Крысанову все–таки отвалили за лояльность… Интересно, сколько?

— Итого у нас почти сорок пять процентов, вздохнул Якушев. — До контрольного пакета немного не дотянули… Если бы удалось до собрания выкупить пятнадцать процентов акций, принадлежащих «Траст–банку»…

— Я готов, — отозвался Фукис. — Но по закону, если покупка акций совершена в промежуток времени между объявлением о собрании и самим собранием, то голосовать должен тот акционер, который числится в реестре, — то есть предыдущий владелец по указаниям покупателя или настоящий владелец по доверенности от продавца. Сами понимаете, вряд ли Лернер захочет голосовать по моим указаниям, равно как и оформлять на меня доверенность… Но даже при нынешнем раскладе на стороне совета директоров всего десять твердых процентов плюс пятнадцать лернеровских…

— Блокирующий пакет! — возразила Дана, окатывая меня ласковым бархатным взглядом, от которого у меня внезапно потеплело в груди.

— Кстати, солнышко, — обернулся к ней Якушев, — до сих пор удивляюсь, как тебе удалось уломать этого несговорчивого чурбана Михайлова продать акции?

Дана закраснелась от похвалы. Или от чего–то другого?

— Это Игорю удалось на него повлиять, — туманно объяснила она. — Он у нас большой специалист по неформальным отношениям…

— Ах да, это же его будущий тесть… Я и забыл! Якушев еще не знал, что мой будущий тесть — это он сам.

— Значит, итого сорок четыре с половиной процента… — продолжал он, водрузив на нос очки. — А у наших противников — двадцать пять… Кроме того, если вспомнить еще таинственную фирму «F» на Каймановых островах, — то тридцать три! Многовато…

— Может быть, удастся уговорить еще кого–нибудь из титульных акционеров, — встрял я, хотя моим мнением никто не интересовался, — и добыть еще несколько процентов, необходимых для уверенного исхода борьбы…

Дана вновь облила меня нежным взглядом, затуманила голову — она знала, что ради нее я готов на все… Даже на преступление! Может быть, я все же решусь и оформлю через Лену новый перевод на лицевой счет, и даже если наши махинации вскроются и акции будут исключены из подсчета голосов, но исход битвы уже нельзя будет переопределить… Но только согласится ли на это моя мнимая невеста?

А куда она денется, самодовольно ухмыльнулся я. Ведь она по уши втрескалась в меня и грезит о свадьбе…

— До собрания мало времени… — проговорила Дана, в ее голосе звучала адресованная мне нежность. — Мы можем не успеть…

В действительности работы предстояло не так уж много: нужно раздобыть образцы подписей и печатей, заказать фальшивое факсимиле, уговорить Лену… Но моя любовь, мое солнце, очевидно, она не хотела, чтобы я рисковал! Наверное, действительно полюбила меня!

Благодарно улыбнувшись Дане, я произнес:

— Думаю, нам удастся заполучить какое–то количество голосов из пакета, принадлежащего совету директоров «Стандард Ойл». Сын председателя совета — мой старинный друг, отец обещал выделить ему начальный капитал в ценных бумагах компании…

— Вряд ли у вас это получится, юноша, — небрежно бросил Фукис, даже не глядя в мою сторону. — Галактионов вовсе не дурак, он не станет собственноручно затягивать петлю на своей шее.

— Посмотрим! — оскорбленно взвился я.

Однако американец сделал вид, что его куда больше интересует содержимое мутно–зеленой бутылки, украшавшей стол, чем мое мизерное мнение. Сволочь!

Между тем Якушев ласково обратился к дочери:

— Зайчонок, ты хочешь сама голосовать на собрании бумагами своего друга? Зачем?

Я надеялся, что, воспользовавшись моментом, Дана объявит о наших отношениях, скажет что–то вроде того: «Игорь не только мой друг, но и мой будущий муж… Мы собираемся пожениться! Сразу после нашего триумфа на собрании акционеров!» Но она только кротко кивнула: