Мальчик встал, сделал неловкий поклон и, покачиваясь, вышел.

Акубенс, не сказав ни слова, посляиовал за ним.

Сабик сел за стол, дописал к письму несколько фраз, размашисто расписался, взял из своего походного бюро лимонно-желтый узкий конверт, в каком единственно прилично посылать письмо близкой родственнице, надписал его, вложил внутрь несколько исписанных мелким четким почерком листов и запечатал сургучом.

Только после этого он встал и вышел из шатра.

За несколько минут лагерь успел неузнаваемо измениться: солдаты быстро и споро собирали палатки, затаптывали костры, укладывали пожитки и поправляли оружие.

Полковник Акубенс стоял немного в стороне и смотрел на север.

— Вы что-то увидели там, полковник? — спросил Сабик, подходя к нему.

Акубенс повел бровями, оборачиваясь к князю. Лицо его изменилось — потеряло привычную каменную неподвижность, как бы опало вниз, так что Сабик с удивлением заметил, что полковник гораздо старее, чем он к тому привык с юношеских лет. в глазах старого вояки была тревога, которая, впрочем, моментально исчезла, едва он услышал голос князя.

— Я задумался, ваше высочество, извините, — сказал он.

— Пожалуйста, полковник, распорядитесь, чтобы это письмо было отправлено немедленно. — Князь протянул ему конверт.

Акубенс его принял, махнул кому-то рукой и передал мгновенно возникшему откуда-то из темноты ординарцу.

Сабик тоже поглядел на север.

Там еще ничего не было видно…

Еще ничего…

Ничего…

Ничего особенного…

— Ваше высочество, — донесся до него голос полковника.

Сабик вздрогнул. Ему показалось, он задумался не более чем на секунду; оказалось, прошло по крайней мере несколько минут. Лагерь был практически свернут, и отряд неровными шеренгами, угадывающимися на фоне темной линии горизонта силуэтами, уходил на восток.

«Однако! — сообразил Сабик. — На север лучше не смотреть. Кажется, колдун уже близко».

— На север лучше не смотреть, — сказал он негромко полковнику. — Похоже, начинают действовать чары.

— Мы уже готовы, — сказал Акубенс.

— Тогда в путь, — кивнул Сабик, окончательно сбрасывая оцепенение. — Нельзя терять ни секунды.

Они самым постыдным образом удирали на восток: на самой большой скорости, которую могли себе позволить.

Молодой Феретиа, хотя и устал, взял на себя что-то вроде охранительной функции: он то скакал впереди, то отставал до арьергарда; цепко вглядывался вперед и назад, разыскивая и, слава Богам, пока не находя никаких следов продвигающегося с Севера войска Абраксаса. Полковник дал ему свежего коня, но и того он вполне мог загнать до пены.

Дорога уходила в холмы; Феретиа отделился от отряда, поскал к вершине одного из холмов, с которого хорошо просматривалась местность на севере.

— Они уже видны, — доложил он с тревогой, возвратившись. — Ваше высочество, запретите своим людям оглядываться. Тот, кто оглянется, увидит смерть.

Сабик еще раз удивился старинной вычурности речи северян, но последовал совету мальчика; впрочем, слухи, разошедшиеся уже среди солдат отряда, не пробуждали в них желания тягаться силами с колдуном. К счастью, холмы скоро скрыли отряд от продвигающихся на юг войск Абраксаса.

На ночь Сабик распорядился встать по возможности скрытно, чтобы не заметил противник; понятно, частью удобств пришлось пожертвовать.

Они остановились на лесной поляне.

Молодой Феретиа заснул почти сразу же, едва коснулся земли; Сабик попросил полковника приставить к мальчику толкового денщика из старослужащих солдат; мальчик был сейчас, пожалуй, единственным человеком, который мог помочь отряду.

Утром оказалось, что отошли они недостаточно далеко, чтобы избежать чар колдуна: всю ночь всех, кроме Феретиа, мучили кошмары, знакомые лица вдруг превращались в чудовищные маски, а те, кто устремлял взгляд на северо-запад — уже северо-запад, а не север! — надолго застывали в непонятной задумчивости. Сабик приказал отойти еще на две мили к востоку, и теперь влиянию чар Абраксаса поддавались только немногие наиболее впечатлительные люди. Сабик решил, что такое состояние его вполне устроит — полезно иметь что-то вроде компаса, указывающего направление на противника.

И стрелкой этого невидимого компаса был молодой Феретиа. Сабик сразу понял, что отправить мальчика в Столицу сейчас он не сможет. Не поедет мальчишка в Столицу — сочтет, что его отправляют из жалости, и, не ровен час, застрелится от позора из одного из своих «мартынов». К тому же, сейчас он был им необходим как разведчик. Кажется, на него действительно не распространялось колдовство.

Молодой Феретиа почти все время спал, просыпаясь разве что для того, чтобы поесть; впрочем, аппетита у него не было: просто хотелось есть — и он ел, с отвращением запихивая в себя пищу. Сабик даже пожалел, что не захватил с собой искусного повара: может быть, хоть кулинарные изыски помогли бы мальчику побыстрее прийти в себя. Феретиа не был ранен, установил лекарь, все обошлось несколькими синяками и ссадинами, однако, судя по всему, мальчик получил сильный удар по голове и, как следствие, сотрясение мозга, что вполне объясняло его состояние.

— Он весь вчерашний день скакал верхом, — напомнил князь Сабик.

— Пожалуй, не следовало бы ему это делать, — заявил лекарь.

Следующий день прошел в тревожном ожидании. Взгляды зачарованных солдат постепенно смещались на запад.

Сабик прикидывал по карте примерный маршрут колдуна, составленный по донесениям; получалось, что Абраксас продвигается на Юг почти строго по меридиану — насколько ему позволяли дороги. Сабик еще и еще раз обращал глаза на записку бывшей невесты, найденную в отосланных вещах; это было практически единственное донесение из тыла врага, правда, не сказать, чтобы очень вразумительное:

«Ваше высочество, ни в коем случае не приближайтесь к самому Абраксасу и к его слугам, одетым в серебристые плащи, ибо тот, кто их видит, теряет волю. Абраксас прошел Сегид, Тестал, Эрисихтон, Ферет и Косоа; здесь все подчинены его чарам, однако, едва он скрывается, чары развеиваются. Я не понимаю, что ему нужно: сокровищницу моего отца он почти не тронул — золото ему не нужно, драгоценные камни ему не нужны, даже власти ему достаточно только той, что вызывается его чарами. Князь Сагидский казнен им прилюдно — и народ ликовал. Тестальский царь и князь Эрисихтонийский тоже казнены. Однако ни в Сагиде, ни в Тестале, ни в Эрисихтоне Абраксас не оставил ни наместников из своих приспешников, ни гарнизонов — его ничуть не волнует, что там теперь происходит. Может быть, мне удастся купить жизнь для моих родителей; я молю Богов, чтобы моих мать и отца минула горькая участь прочих правителей.

Ваше высочество, умоляю, будьте осторожны!»