— То есть… свадьбы не будет? — растерянно спрашивает мама.

— Конечно, будет! — отвечает ей Михей.

— А кольцо у него все-таки было, — выдает дедуктивное умозаключение папа.

— Купил на днях, — кивает Михей. — Был наготове.

— Свадьба будет, — говорю я. — Но не в октябре. Когда-нибудь потом. Куда торопиться?

— Когда-нибудь потом? — Медведь скептически поднимает бровь.

— Хочу подольше побыть твоей невестой, — объясняю я.

— А женой?

— Женой я и так буду долго.

— Да… Но хотелось бы, чтобы этот момент наступил побыстрее.

— Бежишь впереди паровоза, — улыбаюсь я. — Бешеный газ.

— А ты все хочешь сорвать стоп-кран…

— Просто чуть-чуть притормозить. Я же тормоз.

— Ты моя тормозулечка! — шепчет мне на ухо Медведь.

Я смеюсь. И от его смешного слова, и от щекотки. Он целует мою шею, жарко дышит, и мне вдруг становится нечем дышать.

Родители куда-то исчезают. Мы остаемся вдвоем. Михей опускает меня на траву и оказывается сверху.

— Мы же не будем здесь…

— Будем.

— Ты серьезно?

— С такими вещами не шутят, — рычит он.

И зубами задирает мою футболку. Целует живот. Грудь. Пробирается под лифчик…

— Ой! — резко дергаюсь я.

— Что?

— Меня кто-то укусил. За попу.

— Что?! Твою попу могу кусать только я!

Я вскакиваю. Вижу, что по моим голым ногам стройными шеренгами шагают муравьи.

— Ты посадил меня попой в муравейник!

— Котенок, прости!

Он стряхивает с меня муравьев. Я пищу и прыгаю на месте.

— Они у меня в трусах!

Михей забрасывает меня к себе на плечо, задирает юбку, стягивает трусы, и шлепает меня по голой попе.

— Что ты делаешь?

— Сгоняю муравьев.

— Пошли отсюда! Они тут везде!

— Пошли.

И мы идем. То есть Михей идет. А я вишу на его плече, сверкая голой задницей.

— Прикрой меня!

Он накрывает мою оголенную часть ладонью. У него, конечно, огромная лапа, но…

— Платьем!

Михей останавливается у опушки леса. Опускает меня на траву. Я отбираю у него свои трусики и надеваю.

Мы стоим, смотрим друг на друга. Михей притягивает меня к себе, обнимает, гладит по всяким местам.

— Как там моя попка?

— Прекрасно.

— Хочу ее поцеловать.

— Не здесь же!

— Дома твои родители.

— Да…

Мы стоим. Молчим. Я уткнулась в его грудь и дышу его запахом. Здесь он особенно уместен — лесной, хвойный и немого цитрусовый.

Я ни о чем не думаю. Мне просто очень-очень хорошо…

— Юль, я люблю тебя, — шепчет Михей. — Давно это понял.

— Давно… Миш, мы знакомы полтора месяца.

— Время — штука условная. Иногда за день происходит больше, чем за всю жизнь.

— Да… Знаешь, я… Наверное, я влюбилась сразу, как только в первый раз тебя увидела. Тогда, у Варлама. Ты тыл такой… невероятный. Большой, брутальный, красивый Медведь. Лапы сильные. А губы нежные. Я это чувствовала.

— Я таю от твоих слов, — шепчет он. — Превращаюсь в лужицу ванильного сиропа.

— Правда, потом я тебя люто возненавидела., - добавляю я.

— А сейчас? — спрашивает он.

И я чувствую, что он затаил дыхание.

— Сейчас… я каждую секунду думаю о тебе. Когда ты рядом, у меня жар и лихорадка. А когда тебя нет — внутри озноб и пустота. Как думаешь, что это? Похоже на какую-то болезнь…

— Это ты от меня подхватила. Очень заразная болезнь. Любовь называется.

— Ну вот. Так я и думала…

— Что ты думала?

— Я люблю тебя!

— А я тебя… Очень-очень сильно люблю.

Он прижимает меня к березе. Моя юбка снова оказывается задранной. Попу царапает жесткая древесная кора.

Но я не жалуюсь. Я расстегиваю джинсы Медведя…

Медведь

Меня заводит ее запах, ее поплывший взгляд, ее упавшие на лицо волосы и — ее дыхание. Быстрые вдохи через приоткрытые губы. Прерывистые выдохи, в которых я уже слышу сладострастные стоны. Но вместо стона вдруг раздается:

— Кажется, мы собирались не делать этого…

— Да ладно! — отзываюсь я. — Не может такого быть.

Я держу ее за бедра, прислонив к березе, она обвивает своими длинными ногами мою талию. Я кусаю ее плечи и шею. Нежно… Сдерживая дикое животное желание сожрать ее всю.

Ее пальцы в моих волосах. Ногти впиваются в голову — потому что я только что добрался до сладких бутончиков…

— А ты не помнишь, зачем мы собирались так себя мучить? — спрашиваю я между щекочущими поцелуями.

— Вообще без понятия, — стонет она.

— Как нам вообще такое в голову пришло?

— Не знаю… Я не могу без этого! — выдыхает Юлька.

Прижимаясь ко мне всем телом.

— А я как не могу! Вообще!

Забыл все слова, мычу, как неандерталец.

— Как? — дразнит меня Юлька.

— Сейчас покажу.

И я с разбегу врываюсь… Нет. Еще не врываюсь.

— Подожди! — пищит Юлька.

— Что?

— Мои трусики… Ты забыл их снять…

— Когда ты успела их надеть?

Я дергаю кусок ткани, мешающий нашему страстному соединению, раздается хруст, я отбрасываю то, что осталось от преграды, и — слышу шепот Кошки:

— Я так соскучилась. Так хочу тебя…

— Я сам чуть не сдох от тоски! Два дня не был в тебе.

— Оу! — вскрикивает Юлька, когда я заполняю ее до упора.

— Что? Больно?

— Да… Нет… Быстрее!

Меня уговаривать не надо. Я вдалбливаюсь в нее со скоростью отбойного молотка, береза скрипит и качается, сверху сыпятся едва начавшие желтеть листья.

— Да… — хрипит Кошка, царапая мою спину. — Да!

Да… Мы устроим в этом лесу самый горячий листопад…

* * *

— Моя сладкая попочка!

Я целую ссадины на нежной коже и ругаю себя последними словами.