– Нам пора, – сказал Уилл, положив руку на плечо дочери. Протянув другую руку, он ждал, что Сьюзан возьмет ее. Элис шагнула к ней и тоже протянула свою руку:

– Дорогая? – На ее лице застыло нервное ожидание.

Она не сердилась на Уилла за создавшуюся ситуацию, не ревновала к Саре, не думала о Джулиане. Она была наполнена только любовью, чистой и простой. К своей дочери.

– Папа, полет пройдет нормально? – спросила Сьюзан.

– Конечно!

В этот момент можно было снова умолять своих родителей разрешить ей поехать, но что-то удержало ее. Покой опустился на плечи, как мягкая шаль тетушки Бэсс, и легкая дрожь пробежала по спине. Руки Сары были теплыми и крепкими. Взглянув ей в глаза, Сьюзан увидела темную бухту, северное сияние, Майка.

– Дорогая, им пора ехать, – напомнила ей мать.

– Меня зовут Сьюзан, – мягко сказала девочка, в последний раз обнимая Сару. Возможно, крепче и теплее она еще не обнимала никого…

Сьюзан стояла рядом, закрыв глаза и покачиваясь, пока Сара собиралась. Когда она откроет глаза, то в последний раз увидит ее.

– Спасибо, – услышала она, как ее мать сказала Саре.

– У вас замечательная дочь, – ответила та.

Сьюзан стояла, раскачиваясь на ослабевших ногах, держась за руки родителей.

– Я люблю тебя, – сказала девочка, не обращая свои слова к кому-то одному из них.

Не имело значения, кто их услышит. Она открыла глаза, и они по-прежнему все были рядом.

Дом.

Это слово позволяло Саре держать себя в руках и заполняло ее мысли всю дорогу из Форт-Кромвеля к острову Элк. Двигатели самолета жужжали подобно тихим голосам, подобно звуку МРТ, повторяя снова и снова одно и то же: «дом, дом».

Лекарства одурманили ее. Больничные медсестры вставили ей в руку катетер, маленькую портативную капельницу, которая скрывалась под рукавом, а Мэг большим шприцом наполнила его морфием. Когда боль возобновлялась, Уилл делал то же самое. Это дало им возможность спокойно лететь над Нью-Йорком, Вермонтом, Нью-Гемпширом, дозаправиться в Портсмуте, оставить позади Мэн и направиться на восток к острову Элк.

«Дом, – думала Сара, – родной дом».

– Да, мы скоро будем дома, – сказал Уилл.

«Разве я произнесла это вслух?»

– Мы уже почти приехали? – спросила она, слыша звук собственного голоса.

Одна рука покоилась на колене, другая на холодном окне. Она могла ощущать холод подушечками пальцев, но совсем не чувствовала боли в спине.

– Да, Сара, – ответил Уилл.

Голос его был низким, глубоким и звучным, он смешивался с шумом моторов, и все это было как во сне. Из-за наркотиков она не могла отличить реальность от воображаемого.

– Это надо прекратить, – тихо сказала она.

– Что? – Уилл встревоженно взглянул на нее.

Сама Сара ничего не ощущала, будто была замотана в кокон. Язык ее был неповоротлив, веки отяжелели. Скоро появился океан, но из-за оцепенения, ей потребовалось приложить усилие, чтобы повернуть голову.

– Больше никаких наркотиков…

– Сара, боль замучит тебя, – возразил Уилл.

– Я хочу быть в сознании и ощущать жизнь.

Уилл не знал, что сказать. Он просто управлял самолетом. Решение прекратить прием лекарства заставило Сару очнуться. Боль таилась в пояснице, а без укола становилась острее. Но острее становились и чувства Сары.

Когда они увидели заснеженные острова в темной бухте, Сара испытала волнение и потянулась к руке Уилла. Подсознательно она хотела, чтобы Сьюзан была с ними, как в прошлый раз, и чтобы после приземления выскочила из-за заднего сиденья самолета. Но на самом деле она была рада, что они с Уиллом оказались наедине.

Подлетая к острову, самолет рисовал белые круги в ярком синем небе. Выглядывая из окна, Сара смотрела на северные утесы, южную бухту. Она видела маленькую часовню в южной части острова и искала глазами орла. Может быть, Майк ждет их на взлетно-посадочной полосе.

– Мы здесь, – прошептала она, и ее глаза заискрились радостью.

Уилл сжал ее руку.

Уилл посадил самолет так мягко, как только мог, помня о том, что лекарство скоро перестанет действовать. Их встречали Джордж и Бэсс, их лица были столь же печальны, как у пары в «Американской готике». Майк стоял молча, без головного убора, и пытался улыбаться. Позади него стояла невозмутимая медсестра, в темно-синей куртке поверх белого платья, ее руки сжимали ручки инвалидного кресла.

Помогая Саре выбраться из самолета, Уилл ощущал ее руки вокруг своей шеи и дыхание на своей щеке. Это не могло быть реальностью. Он был так увлечен этой женщиной! Они должны проводить ночи в объятиях друг друга, путешествовать и жить долго-долго. У него промелькнула мысль, что им лучше переехать из Форт-Кромвеля куда-нибудь поближе к океану. Опустив Сару в инвалидное кресло, он поцеловал ее волосы.

– Сара, – только и смог сказать Джордж сиплым голосом. Он выглядел постаревшим на сто лет.

– Привет, папа, – попыталась улыбнуться она. – Привет, Бэсс.

– Сара, дорогая, – сказала тетя Бэсс, наклоняясь, чтобы коснуться ее.

Когда она выпрямилась, Сара улыбнулась Майку:

– Ну, как ты?

– Привет, мам, – кивнул Майк, хмурясь.

Уиллу захотелось встряхнуть его, и он крепко сжал ручки инвалидного кресла. Сара раскрыла свои объятья, и Майк, смущаясь, наклонился, но потом уже не хотел отпускать ее.

– Как она реагирует на лекарства? – спросила медсестра Уилла.

Ей было лет пятьдесят, низкорослая и полная, с копной седых волос. Ее лицо было морщинистым и спокойным, а голос – добрым.

– Она не хочет принимать их, – ответил он, чувствуя тяжесть в своей груди.

До приземления он один нес ответственность за Сару. Ее решение прекратить прием морфия напугало его, но теперь он мог разделить это бремя со специалистом.

– Меня зовут Марта, – сказала женщина, наклоняясь к Саре. – Я сиделка, и если вам что-нибудь понадобится, сразу говорите мне об этом.

Сара смотрела на нее не отрываясь, будто пыталась что-то вспомнить:

– Я знаю вас? Вы с острова?

– Я из Камдена, – сказала Марта. – Но я много езжу по Мэну. Наши пути могли пересекаться раньше, я работаю приходящей медсестрой.

– О, приходящей медсестрой, – сказала Сара с верой в глазах.

«Она, должно быть, вспомнила Мэг», – подумал Уилл.

Закрыв глаза, Сара глубоко вдохнула холодный соленый воздух. Она казалась уставшей, утомленной поездкой. Уилл знал, что боль должна быть ужасной, и удивлялся, как она может быть такой спокойной.