– Виборг? Да, – кивает Юэль.

– И безногого старика, который сидел перед телевизором в инвалидной коляске, с которой свисал мочеприемник. Черт, оказаться там просто кошмар! – И Бьёрн вздыхает.

Потом он откладывает приборы, перепачканные тестом и соусом.

Юэлю кусок в горло не лезет. Он делает глоток пива. По саду проносится ветер. Юэль уже успел забыть, как любит здешний воздух в такие вечера, как сегодня. Прохладный, соленый, настоянный на хвое.

– Слушай, – говорит он. – Что ты помнишь о папе?

Бьёрн вопросительно смотрит на брата.

– Мы же никогда о нем не говорили, – продолжает Юэль. – Каким он был?

– Что ты хочешь знать? – спрашивает Бьёрн.

Он из таких, кто мог бы вернуться оттуда и захватить мамино тело?

– Да все! – восклицает Юэль.

Бьёрн вздыхает. Кажется, вопрос его раздражает, и Юэль понимает, что спрашивать надо было после еще нескольких бутылок пива.

– Я же тоже был маленьким, – медленно произносит Бьёрн, и Юэль понимает, что брат не разозлился. Он просто подбирает правильные слова.

Это наш первый взрослый разговор.

– В памяти остались только какие-то проблески, – продолжает Бьёрн. – Однажды мы с ним рыбачили, когда были в отпуске на севере, в Онгерманланде. На реке. Кажется, мама тогда была беременна тобой. Я немного помню поездку на машине туда. Мы переночевали где-то по пути, и я думал, что гостиницы – это очень здорово.

Юэль кивает. Он видел старые выцветшие фотографии. У мамы длинные волосы, расчесанные на прямой пробор. Кажется, она часто смеялась. Живот недавно стал заметен, но не настолько, чтобы сторонний наблюдатель мог быть уверен в том, что она беременна. У Бьёрна совсем светлые локоны, он скачет вокруг в комбинезоне. Папа смотрит прямо в камеру, в зубах зажата сигарета, пальцы липкие от рыбьей крови.

Это семья, частью которой Юэль никогда не был. И едва ли есть фотографии, сделанные после папиной смерти.

– Но каким он был? – спрашивает Юэль, доставая новую сигарету из пачки в кармане.

Он закуривает. Медленно выдыхает после первой затяжки. Ждет.

– Я почти не помню, и это самое ужасное, – отвечает Бьёрн. – Но я должен… Должно быть, раньше он был отличным отцом, потому что я помню, как разозлился, когда он больше не захотел со мной играть. Он ушел с работы и только и делал, что лежал в постели. И мне пришлось помогать маме с тобой, когда он спал днем. Мы обычно были на улице, чтобы его не беспокоить.

Юэль поворачивается на стуле, оглядывает сад. Пытается вызвать в памяти какое-нибудь воспоминание, но ему это не удается.

Наверное, для Бьёрна это было сумбурное время. Младший брат захватил все внимание родителей. Папа сильно изменился. И мама обессилела от усталости с больным мужем и двумя детьми, о которых надо заботиться.

– Бедная мама, – говорит Бьёрн. – Повезло, что они были так влюблены.

– А они были?

– Да. Ты же и сам это знаешь.

– Я знаю, что мама так говорит, но она же никогда не подает виду, когда что-то плохо.

– Нет, она совсем не такая, как ты.

– И что это должно значить?

– Ничего. Просто ты помнишь в основном плохое.

Юэль открывает рот, чтобы возразить, но сдерживается. Затягивается. Размышляет, правда ли это.

– Я знаю, что ты имеешь в виду насчет мамы, – говорит Бьёрн. – Но им было хорошо вместе. Даже я это понимал, хотя был совсем маленьким. Они всегда целовали друг друга и все такое. Черт, может, иногда они поэтому и отправляли нас в сад, чтобы побыть наедине…

Бьёрн смущенно ухмыляется. В бутылке булькают последние капли пива, когда он их допивает.

Юэль задумывается. Если родители действительно были счастливы вместе, несмотря на болезнь и другие сложности, почему сейчас отец может желать маме зла? Или он настолько изменился просто потому, что умер?

Юэль посмеивается, и Бьёрн удивленно смотрит на него:

– Что?

– Ничего. – Юэль тушит сигарету в стеклянной банке. – Просто… сейчас все так странно.

– Это уж точно, – кивает Бьёрн.

Некоторое время братья сидят молча. Юэль смотрит на кусты, которые пора подстричь. Клумбы с красной рудбекией и космеей пора прополоть. Вспоминает все бесконечно длинные дни летних каникул, когда он валялся в траве и читал или слушал музыку. Всегда один, пока не подружился с Ниной. Ему было стыдно перед Бьёрном, которого всегда окружали друзья и у которого была девушка, которая с восхищением повсюду ходила за ним хвостом, смеялась над всеми его шутками, смотрела на Юэля с плохо скрываемым сочувствием или презрением. Нина спасла его от одиночества.

– Ты знал, что он хорошо пел? – внезапно спрашивает Бьёрн.

– Кто?

– Папа.

– Нет. Я и понятия не имел.

– Думаю, тебе это передалось от него.

Юэля удивляет, насколько сильно его это трогает.

– Значит, у меня с ним есть хоть что-то общее, – говорит он. – Я думал, мы совершенно разные, ни в чем не похожие.

– Но вы же довольно похожи внешне. У меня такой же цвет глаз и волос, как у отца, но у вас похожие фигуры… и все такое…

Бьёрн допивает пиво. Встает, подавляя отрыжку.

– Я начну складывать вещи в коробки, – говорит он. – Хочешь проконтролировать?

– Нет. Бери что хочешь.

Кажется, Бьёрн сомневается. Может, подозревает, что это такая тактика и Юэль хочет вызвать у него угрызения совести, чтобы он не захапал себе все, что может иметь хоть какую-то ценность.

Бьёрн заходит в дом, а Юэль еще долго сидит в саду, после чего идет выбрасывать коробки из-под пиццы. Стоит рядом с контейнером для мусора. Смотрит на дом, который, вполне вероятно, еще недолго простоит. Но пока нет желающих его покупать, и он задумывается, почему именно сейчас это приносит ему такое облегчение.

Нина

Ее смена закончилась час назад, но Нина все еще на работе. Снова листает папку в поисках того, что могла пропустить. Сложно искать, когда не знаешь, что ищешь.

В комнате для персонала любят шутить о сценах из фильма «Изгоняющий дьявола», когда сами сталкиваются со слишком резкими перепадами настроения и личностными изменениями, внезапно возникающими воображаемыми друзьями и подступающей рвотой. Так откуда же ей знать, что есть деменция, а что – что-то другое?

На первый взгляд в отчетах за это лето нет ничего необычного. Но все, конечно, зависит от того, как посмотреть. Нина долго копалась в памяти, пыталась прочертить временную шкалу. Она понимает, что сделанные в тетради записи выглядят как рассуждения сумасшедшего.

И все же вырисовывается схема.

Некоторые испугались, когда Моника переехала сюда. Вера завешивала зеркало в ванной полотенцами. Говорила, что кто-то пытался похитить