Шрифт:
Интервал:
Закладка:
К вечеру десятого дня пути погода начала портиться. Небо затянули тяжелые тучи; порывы ветра срывали с верхушек волн брызги — палуба вмиг сделалась мокрой и скользкой. Волнение быстро усиливалось; а с запада стремительно накатывалась темнота, прорываемая то и дело тусклыми зарницами молний. Паруса спешно убрали; выдвижные мачты скрылись в корпусе судна.
— Хорошенько всё закрепили, сукины дети?! А теперь живо все вниз! Очистить палубу! — надрывался О'Рейли. — Задрайте люки как следует; нас ждёт весёлая ночка…
Волнение усиливалось. Ласку, впервые с начала пути, посетил жестокий приступ морской болезни. Ощущение было омерзительным: хотелось свернуться в комочек и умереть…
Девушка лежала пластом на койке, с болезненным содроганием прислушиваясь к царящим в теле ощущениям: желудок вместе с кораблём мучительно медленно заползал на водяную гору — и с тошнотворной слабостью соскальзывал вниз, взбалтывая все потроха, словно ведёрко с мутной водой. Озорник по-прежнему корпел над расчетами. Лишь изредка, когда крен становился особенно крут и гора бумаг на столе начинала шевелиться, грозя упасть на пол, он протягивал руку, останавливая её — и вновь принимался писать. «Мог хотя бы раз оторваться от своей писанины, подойти, утешить… С тех пор, как Лев засел за работу, он вовсе перестал обращать на меня внимание… Словно я чужая ему!». Ласка тихонько заскулила: у неё даже не хватало сил, чтобы как следует обидеться. Снаружи деликатно поскреблись. В дверь просунулась мохнатое рыло Потапа.
— Эвон ты где… Спишь, нет?
— Какое там сплю… Муторно, мочи нет…
— Так я и думал. Тут половина наших мается: которы не призраки, почти все. На вот, заешь.
При слове «еда» горячий комок тошноты толкнулся в горло. Ласка со стоном замотала головой.
— Надо поисть, надо! — настойчиво ворчал медведь. — Хлебца с солью кусочек — от морской болезни само верно дело; сам знаю… Под Севастополем, помню, на шаланде одной каботажем шли — только так и спасались… Давай, жуй, легче сразу станет…
Девушка с трудом села, переждала накативший приступ тошноты, дрожащей рукой взяла из когтистой лапы подсохший ломоть и принялась жевать. Проглотить чёрствый хлеб удалось не сразу.
— Во. Исть можешь — выходит, и работать можешь, — невозмутимо констатировал Потап. — Пошли, там у инженера нашего динама барахлит.
— Какая ещё «динама», ты о чём вообще… — слабым голосом запротестовала девушка. — Меня вывернет сейчас…
— Пошли, давай, пошли! — медведь был неумолим. — Кто совсем от качки помират, у того нутро хлебу-то не приемлет… А раз проглотить смогла, знать, не так всё страшно. Не хлеб лечит, работа… Для тебя ж стараюсь! Эвон, на Льва посмотри: и не мучается совсем…
— А? Что? — отсутствующе спросил Озорник.
— Да ничего, пиши… Барышню твою подлечить надоть…
— Да-да, конечно… — судно в очередной раз накренилось, и Лев ловко поймал ползущую по столу чернильницу.
«Ах, так!» — Ласка со стоном встала на ноги. От резкого движения застучало в висках.
— Ну, где там твоя «динама»?! И кстати, Потап, чего это ты Лидделла «нашим» называешь? Какой он «наш»? — поинтересовалась девушка.
— Наш и есть… Что ж такого… Я зверь военный, на вещи эти так смотрю: ежли ты на нашей стороне, значит, наш.
— Ага… Только учти: Стерлинг себе на уме, и команда его тоже. Мы никакие не друзья, просто союзники — временные.
— Знаю, не дурак! Но покуда вместе держимся — надо заодно быть; иначе худо выйти может… Твой-то пишет всё? — сменил Потап тему.
— Угу… До меня ему, похоже, никакого дела нет, — вырвалось у Ласки.
— Это ты зря… Занят он очень, иной раз и поесть забыват — видать, важные писульки-то… В Севастополе, помнится, тоже был один, из дворян, батареей на четвёртом бастивоне командовал… Как свободна минута — так он блокнот сразу достаёт, карандашик, и ну чёркать чего-то… А командир хороший был, справный; солдаты его уважали, да. Тоже, кстати, Львом звали.
Потап был на редкость разговорчив. Ласка не сразу сообразила, что медведь таким образом отвлекает её от собственного болезненного состояния — причем весьма успешно; когда они достигли генераторной, девушка уже немного пришла в себя. Лидделл возился с большой электродинамической машиной, используемой для подпитки призраков — именно её Потап обозвал «динамой». Причину поломки установили довольно быстро — в колесе лопнул обод подшипника. К счастью, на борту имелось достаточное количество сменных деталей. В углу генераторной девушка заметила ещё одну электромашину, размерами поменьше — к ней были приделаны длинные рукояти, словно у носилок, и тележные колёса.
— Это на случай, если нам придется покинуть корабль, — пояснил инженер. — В конце концов, мы-то можем добывать себе пищу в пути, охотиться — а вот «стим бойз» требуется электричество…
Работа и впрямь подействовала на Ласку благотворно. Как это обычно бывает, стоило справиться с одной неполадкой, как тут же потребовалось починить что-то ещё, заменить ненадёжную деталь, отрегулировать натяжение пружины… Морская болезнь отступила, а потом и вовсе забылась: закончив, наконец, работу и вытирая руки от смазки, девушка с удивлением поняла, что чувствует себя превосходно! Вернувшись в каюту, она бросила взгляд в иллюминатор. Вспышка молнии высветила на миг курящуюся мельчайшими брызгами водяную гору… Ласка поспешно отвела взгляд.
— Лёва! Нам нужно поговорить.
Озорник оторвался, от расчетов.
— Да… Я тебя слушаю.
— Скажи мне, что ты задумал? И… Как мы будем дальше?
— Я не могу сейчас ответить на второй твой вопрос, — вздохнул Озорник. — Я просто не знаю. Слишком много разных «если»…
— Тогда ответь на первый!
— Я ведь уже говорил тебе: наш мир стянут незримой сетью. Я хочу её разорвать.
— Как?! Что это будет — конкретно?
Озорник вдруг сдвинул с глаза повязку. Ласка на миг испугалась, что Лев хочет применить свои нечеловеческие способности — прямо здесь, сейчас, чтобы прекратить этот разговор… Но напарник лишь устало потёр веки.
— Представь себе мир — разрезанный, точно спетый арбуз; рассеченный на мелкие дольки… Представь сотни малых планет, кружащих в бесконечном вальсе… Знаешь, каким будет небо над головой их обитателей? Словно бархат, усыпанный огромными самоцветами… Сотни миров — и каждый из них уникален, каждый непохож на своего соседа… Никаких колоний, никаких государств-сателлитов, никаких империй, сокрушающих утонченные древние цивилизации железной поступью солдафонов…
— Лёва… Но это ведь безумие! — Ласка растерянно глядела на своего товарища. — Ты… Даже если это удастся… Неужели ты думаешь,
