– Это оттого, что он умер дурной смертью! – сурово сказала Троа и глянула на Атлу. – Если бы он просто так умер или был убит железом, то теперь лежал бы смирно в могиле. А раз он загрызен, то неудивительно, что ему нет покоя!

Качая головами, домочадцы Тингваля припоминали, что тело Ауднира казалось очень тяжелым уже тогда, когда его несли к могиле. А уж это верный признак, что мертвецу не лежать спокойно! Правильно делают в других племенах, что сжигают всякого покойника на костре вместо того, чтобы просто класть в срубную яму под курган. Пепел не бродит по ночам, не пугает добрых людей и не крадет коров!

– Это он из-за своей лошади! – говорил Орре управитель. – Ведь у него отняли лошадь, с чего все это началось! А теперь он хочет получить свое добро назад!

– А почему он хочет получить его в нашей усадьбе? – обиженно отвечала Хлодвейг. – Мы у него даже муравья не взяли!

– А ему теперь все равно! Все живые теперь его враги!

– Должно быть, и в Гнездо он приходил! Он, он! Перебил у Блюнда все горшки! А котел сплющил! Теперь не разогнуть, только выбросить. Уж не оттого ли Гудфрида заболела?

Вернулись Ингъяльд с Равниром и Рэвунгом. Теперь не осталось сомнений: на вершине Ауднирова кургана появилось отверстие, прорытое явно изнутри, а землю вокруг покрывали глубокие следы. Из отверстия шел отвратительный тошнотворный дух, а лезть внутрь, понятно, охотников не нашлось. Рэвунг, правда, был бы не прочь, но веревок с собой не оказалось, да и старшие ему не позволили бы. «Ты не Греттир! – сказал Равнир. И добавил, увидев кривую обиженную ухмылку: – Да и я тоже!»

Теперь с наступлением темноты люди жались к очагам и не решались выходить во двор. Каждый день приносил слухи: то мертвеца видели в одном месте, то его следы заметили в другом, то у Торда рыбака в щепки разломали лодку, то у Тьодорма Шустрого кто-то ночью залез в кладовку и украл все готовые сыры. Конечно, Ауднир, кто же еще! По вечерам Орре управитель припоминал все повести и саги о мертвецах, какие только знал, и рассказывал одну за другой:

– …А когда Кар умер, он стал выходить из могилы и распугал всех, у кого была земля в округе. Теперь Торфинн один владел всем островом. А тем, кто был у Торфинна в подчинении, мертвец никакого вреда не делал…

– …Ярко светила луна, и густые облака то закрывали ее, то открывали. И вот, когда Глам упал, луна как раз вышла из-за облака, и Глам уставился на Греттира. Греттир сам говорил, что это был один-единственный раз, когда он содрогнулся. И тут на него нашла такая слабость, от всего вместе – от усталости и от пристального взгляда Глама, – что он был не в силах занести меч и лежал между жизнью и смертью. А Глам, превосходивший бесовской силой всех других мертвецов, сказал тогда вот что…[37]

– Сказал бы нам кто-нибудь, что со всем этим делать! – бормотали домочадцы, поеживаясь и поглядывая на стены дома, за которыми бродил, быть может, в эти самые мгновения другой мертвец. – Хорошо было Греттиру! Глам, конечно, был сильнее всех мертвых, но и Греттир был сильнее всех живых! А где нам взять Греттира?

– Наш хёвдинг, конечно, доблестный воин…

– Но что-то я плоховато представляю…

– Да-а…

Домочадцы любили Хельги хёвдинга, но вообразить его борющимся с мертвецом и правда не получалось.

– Был бы дома Даг! – вздыхала Хельга. Она вспоминала брата, каким он видела его в день ложного нападения – высокого, сильного, в кольчуге, в шлеме и с мечом, похожего на юного бога. Если бы он был здесь, то она не боялась бы ничего, пусть бы хоть целая толпа мертвецов каждую ночь топталась во дворе!

– Сохрани нас богиня Фригг! – воскликнула Троа. – Уж не хочешь ли ты сказать, что послала бы брата биться с мертвецом!

– Послать надо было бы того, кто его так плохо убил! – сказала фру Мальгерд.

И все закивали:

– Верно, верно! Вальгард – берсерк, он бы живо с ним расправился! Берсерки ничего не боятся! Сумел убить один раз, сумел бы и другой! И лошадь-то… С него-то все и началось! Он заварил эту брагу, ему бы первому ее и пить!

– Что вы на меня уставились! – огрызнулась Атла, на которую мигом устремились десятки взглядов. – Уж конечно, Вальгард бы в два счета справился с мертвецом! Он одолевал и не таких! Видели бы вы, что тогда творилось на Седловой горе! Но ведь хёвдинг сам сказал, чтобы Вальгард плыл с Дагом! А если среди вас другого такого нет, то я не виновата!

– Кто не спрятался, я не виноват! – буркнул Равнир.

– Что теперь говорить! – заметил Ингъяльд. – Вальгарда тут нет, и Дага нет…

– И Брендольва, и Рамбьёрна, и Лейпта! – подхватило множество унылых голосов. – И Арне Бычка…

В самом деле, Хравнефьорд заслуживал сочувствия. Все молодые и отважные герои его покинули: одни отправились к конунгу Вильмунду, другие – к конунгу Стюрмиру. Остались только женщины, старики и те, кто не имел особой склонности к ратной славе.

Но мертвец не желал с этим считаться. Как-то вечером, дней через пять после его появления в усадьбе Хринга, Хельга в густых сумерках вышла из дома вместе с Сольвёр и Скветтой. Путь их лежал не так уж далеко – перед сном уместно навестить некое строение, которое обычно располагается на заднем дворе в самом углу. Низкое серое небо уже накрыло землю облачным одеялом, но завистливый ветер все тянул его на себя и тянул, облака бежали быстро, и луна то появлялась, то исчезала, точь-в-точь как в саге о Греттире. Позади большого дома Хельга остановилась, подняла голову. Облака вокруг луны летели стрелой. Должно быть, там наверху дул очень сильный ветер. И как же холодно было бедной луне!

Тишину двора прорезал истошный крик Скветты. Вздрогнув, Хельга обернулась: прямо из-за угла отхожего места, до которого им оставалось шагов десять, торчала голова с горящими бессмысленными глазами. Так близко! Факел выпал из руки Сольвёр, зашипел в размякшем грязном снегу и погас. Хельгу пробила ледяная молния, и она застыла, не в силах шевельнуться. Мысли лихорадочно метались: она ведь знала о мертвеце, была почти готова к его появлению, знала, что нужно скорее бежать… Но нет сил сойти с места, и надо было позвать с собой кого-то из мужчин. Ведь хотела же, Стольт сидел возле самой двери… Услышит… Великий Один! Ни с места… Горящий взгляд мертвеца заворожил ее, как в саге о Греттире. Холод заливал жилы, в груди что-то сжималось, и ужас рос и поднимался к горлу… Мертвец темной громадой выдвинулся из-за угла; Скветта, бывшая к нему ближе всех, судорожным усилием вытолкнула из себя воздух, но крика не получилось…

– Ах ты подлая тварь! Я тебе покажу! – вдруг закричал где-то позади сильный яростный голос и, точно теплая вода, оживил трех застывших девушек.

Мимо них промчалась Троа с занесенным поленом – толстая, неповоротливая, с белеющим во тьме покрывалом на голове, и застежки с бронзовыми цепями на ее груди звенели не хуже кольчуги валькирии.