помимо моей воли, не спросив меня, что я не собираюсь эвакуироваться, не могу оставить Галерею и Москву в столь тяжелое для них время, – ничего не помогло. Изменений быть не может, услышала я в ответ. «Как же я могу одна поехать с 84 ящиками?» – «С Вами едет реставратор И. В. Овчинников». <…>

В половине второго я ушла из Галереи. В 6 часов вечера выехала на Речной вокзал. Ровно в 7 часов вечера баржа стала медленно отчаливать от берега. На берегу оставались провожавшие нас В. А. Шквариков от Комитета по делам искусств и начальник Речного вокзала.

Начальником баржи был А. Ф. Акимов. Баржу сопровождала военизированная охрана из 4-х человек.

Около 11 часов вечера [в районе завода имени Лихачева] мы попали в полосу воздушных боев. Оглушительные разрывы снарядов. Сыпались осколки снарядов и дырявили крышу баржи (взятые брезенты предохранили ящики до Горького). Двери были наглухо закрыты. Утомленные обитатели баржи скрылись за ящиками. Солдат с ружьем, И. В. Овчинников и я стояли у левой двери. Мы приоткрыли дверь и в щель наблюдали за происходящим. Нашу баржу ярко освещали, по берегу бежали воины; а небо, о, небо – оно светилось тысячами ярких звезд, множеством осветительных приборов и лучами прожекторов, освещающих далеко в высоте скользящие серебристые бомбардировщики врага. Все стало стихать. <…>

Через 10 дней мы в Горьком, где должны принять на баржу груз Государственного Русского музея. Осматривалась баржа, заделывалась продырявленная крыша. Комиссия по осмотру дает заключение: баржа с 1913 года не ремонтировалась, дать разрешение на погрузку столь большого груза она не может. <…> Благодаря принятым мерам ящики и огромные валы (Помпея, Медный змей и др.) ГРМ были установлены на барже. Через несколько дней мы поплыли по третьей реке – Волге.

На одной из пристаней к нашей барже прицепили баржу Московского зоопарка. Грустно, в то же время и смешно было смотреть на одиноко стоящего посреди судна верблюда, окруженного попугайчиками, птичками и зверьками. Они плыли в Казань.

14 сентября. 5 часов утра. От оглушительного удара, точно взрыва, мы все вскочили с ящиков. Оказалось, баржа пришвартовалась к причалу пристани г. Перми, к городу, где ждали нас большие испытания, требующие огромного самообладания, выдержки, энергии и упорства.

Город нас не принимал, но удивительнее всего было то, что не принимал нас и директор местной художественной галереи Н. Н. Серебренников, не желая закрыть музей и предоставить нам помещение. Разгрузка баржи затянулась не по нашей вине. Москва не согласовала с местными властями наш приезд. Пока вопрос выяснялся, мы уговаривали Серебренникова. Он дал согласие на прием грузов только ГТГ и ГРМ, не закрывая для публики экспозиционные залы. Не менее легкий вопрос был с транспортом и людьми. Мы долгое время продолжали жить на барже.

28 сентября, когда градусник стоял на нуле и первый снежок чередовался с легким осенним дождем, мы приступили к разгрузке баржи. В первую очередь разгружался Русский музей (огромные валы, ящики).

Пермская художественная галерея помещается в большом соборе и в летней церкви XVIII века на левом высоком берегу Камы. Дорога от пристани тяжелая, в гору. Грязь, слякоть, перебои в транспорте, отказ в машинах сопутствовали нам. Не желая прерывать разгрузку баржи, пришлось прибегнуть к обходу постоялых дворов для нахождения лошадей. Везде отказ, лошадей нет. И вот благодаря девушке, которая знала Третьяковскую галерею и поражена была ее прибытием в Пермь, я в одном доме получила две подводы и тут же стала перевозить небольшие ящики ГТГ. Каждая поездка, будь то подвода или машина, сопровождалась И. В. Овчинниковым или мною. Бывали часы и редкие дни без осадков, и случайное совпадение – в такие дни были перевезены все наши ящики.

10 октября закончилась разгрузка баржи. Легкой пленкой льда покрывалась Кама. Баржа с грузом, не принятым городом, направилась в Соликамск. Нас ждало новое огорчение. Нет машин и людей для перевозки «Ивана Грозного». Пять дней стоял он, одинокий, на берегу, охраняемый И. В. Овчинниковым и старцем с длинной рыжей бородой (он согласился дежурить за хлеб, который мы отдавали ему от себя). Наконец есть машина и пятнадцать малосильных людей. Могучая сила шофера водрузила ящик на машину и помогла установить его в помещение музея.

Ящики с произведениями ГТГ и ГРМ размещались в летней неотапливаемой церкви, в ее подвале, и в залах древнерусской скульптуры. Распоряжение из Москвы о закрытии Пермской галереи последовало позднее,18 октября. 22 октября мы приступили к перенесению и размещению ящиков и валов в более пригодное для них помещение – в экспозиционные залы.

Остро стоял вопрос с охраной помещений. Установлено круглосуточное дежурство в определенном месте, у радио. Наружная охрана – сторожа: старушка 73-х лет и другая женщина, без ноги. Часто во время ночной поверки в будке у ворот стояла одна лишь ее протезная нога – становилось жутко.

Добивались и получили военизированную пожарную охрану из шести человек. С этого времени обходы дежуривших совместно с пожарником совершались через каждые два часа как по залам Галереи, так и по двору в любую погоду вокруг всех зданий. Жизнь принимала свои формы и протекала в обстановке большой тревоги. Мы жили в городе, окрестности которого насыщены были дыханием напряженнейшего героического труда для фронта. Мы работали с утра до поздней ночи. Трудно в настоящей, хотя довольно обширной заметке охватить и описать все отрасли нашей большой производственной работы за три с половиной года пребывания в Перми. Это требует особого внимания и, возможно, дальнейшего описания.

Одно надо сказать, что наша работа чередовалась или перебивалась мобилизациями на ту или иную общественную работу, как то: на заготовку дров для Галереи, на постройку новой железнодорожной линии, на стирку и чинку белья для красноармейцев, на огородные работы в 25 километрах от Перми.

Так складывалась наша жизнь. Ни одного дня мы не были в отрыве от фронта. Мысли наши постоянно обращались к нему. Ноябрь. Незабываемые дни. Поздний вечер. Дежурю у радио, слушаю Москву. <…>

Отдушиной для нас было хождение в Почтамт. Он, как в зеркале, отражал жизнь города. Почти всегда людно. По Почтамту можно было наблюдать и передвижение наших войск. В тревожные для Москвы дни он был заполнен прекрасными, высокими, стройными и мужественными сибиряками, которые отправлялись на фронт. Вера, глубокая вера в непобедимость наших русских воинов, в непобедимость нашего Отечества давали силы для жизни.

1 ноября 1944 года, в точный срок, указанный Руководством для реэвакуации, груз Государственной Третьяковской галереи прибыл в Москву.

Мария Колпакчи

Из воспоминаний об открытии музея после войны

И вот этот день настал.