Габриэль стоял в дверях, не давая ей пройти.

— Мне ведено убраться отсюда, и я сделаю это, как только вы, сеньор, позволите.

Габриэль даже не пошевельнулся. Он заказал эту простую и грубую одежду, чтобы наказать, унизить ту, которая с таким презрением отвергла самые дорогие наряды. И вот теперь, глядя на нее, он сам чувствовал себя униженным. Зачем ему все это нужно? Чтобы доказать Марии, что она в этом доме только прислуга? Что от его капризов зависит все: и одежда, которую она носит, и пища, которую она ест, и даже сама ее жизнь? Или он просто пытается внушить себе это? Ее унижение должно было доставить ему удовольствие, но этого не случилось, наоборот, этот наряд раздражал его. Он не представлял Марию в роли прислуги в собственном доме. Те дни, когда на “Черном ангеле” он заставлял ее прислуживать за столом, дались ему нелегко. Месть не доставляла ни радости, ни долгожданного удовлетворения, о котором он так долго мечтал. Добиваясь в очередной раз отмщения, он не испытывал ничего, кроме смущения и растерянности. Что-то в глубине его души противилось этим планам, и он в конце концов находил свои действия отвратительными. Нельзя же винить Марию во всех грехах семейства Дельгато. Она такая же жертва, как Элизабет и Каролина. Как только эта беспокойная мысль осенила его, картина разрушений на “Вороне” снова всплыла в его памяти. Снова увидел он разрушенную каюту, огромную балку, раздавившую бедную Элизабет, испуганное лицо сестры, которую уводил высокий сероглазый испанец, и в нем опять проснулась жажда мести. Неважно, какие чувства он испытывает к Марии, неважно, что он тоскует по ее телу, дающему ему такое наслаждение, какого он до нее ни с кем не испытывал, — она Дельгато, и между ними не может быть мира! Но в своем упорстве он мало чем отличается от Диего. Они оба вовлекли беззащитных женщин в борьбу, которая не по плечу этим хрупким созданиям. Если бы тогда, на Эспаньоле, он грубо изнасиловал Марию, чем бы его действия отличались от того, что мог сотворить с его сестрой какой-нибудь безвестный испанец? Если бы он убил Марию в ту ночь, чем бы ее судьба отличалась от судьбы Элизабет? Неужели, несмотря на свои принципы, он ничуть не лучше тех, кого так ненавидит и презирает?

Он тяжело вздохнул.

— Пойдем, я покажу тебе, как пройти на кухню, и представлю миссис Сэттерли.

— А где я буду жить, сеньор? Ваша домоправительница покажет, где мне спать? — И она украдкой посмотрела в сторону розовой комнаты.

— Миссис Сэттерли сама решит, где ты будешь жить.

Через несколько минут они нашли миссис Сэттерли, которая хлопотала на безупречно чистой кухне. Маленького роста, круглая, как шар, она была полной противоположностью своему мужу. На ее седых волосах, обрамлявших добродушное круглое лицо со смеющимися карими глазами, гордо красовался накрахмаленный белоснежный чепец. “Если миссис Сэттерли так же доброжелательна, как и ее муж, то мне нечего бояться”, — подумала Мария.

Габриэль нисколько не удивился, когда, отодвинув его в сторону, миссис Сэттерли сказала:

— С тобой мы поговорим потом, а пока дай мне посмотреть на нашу гостью. — И внимательным взглядом стала изучать Марию. — Чудо, как хороша! Разве не так? Как раз то, что я хотела, и не удивительно, что мистер Сэттерли уже прожужжал мне все уши о тебе. — Она нахмурилась. — Но, дорогая, откуда это ужасное платье? Так не годится! Ты что, потеряла все свои вещи? — участливо спросила миссис Сэттерли.

Не зная, что ответить, Мария молча кивнула. Она и вообразить не могла, чтобы кто-нибудь из слуг Диего позволил себе так небрежно обращаться с хозяином дома. Необъяснимой была и реакция Габриэля, который со счастливой улыбкой уселся на край стола, беззаботно жуя яблоко. Отношения Габриэля со слугами были для Марии настоящим откровением, и в который уже раз она пожелала, чтобы ее пребывание в этом доме длилось как можно дольше.

— Я дал ей на выбор несколько дорогих платьев, нижних юбок и всяких прочих безделушек, — насмешливо сказал Габриэль, не переставая жевать, — но она ничего не хочет от меня принимать. Я ей не нравлюсь.

— В этом нет ничего удивительного, молодой человек, — воинственно сверкнув глазами, сказала миссис Сэттерли. — Что за ерунда, почему она должна быть прислугой? Всем же понятно, что она настоящая леди.

— Но Нелли, — с напускной покорностью произнес Габриэль, — мне помнится, в начале года ты говорила, что в доме нужна еще одна пара рук.

— Не прикидывайся дурачком, дорогой, — фыркнула миссис Сэттерли, — когда я упомянула “пару рук”, если ты помнишь, разговор шел о том, что “Королевскому подарку” нужна хозяйка.

— Если она та хозяйка дома, о которой ты мечтала, — сказал Габриэль с напускной серьезностью, — я не имею ничего против, хотя меня она устроила бы больше в качестве хозяйки моей постели. — Его зеленые глаза весело смеялись.

— Ну ладно, хватит разговоров, — еле сдерживая улыбку, прикрикнула на него миссис Сэттерли. — Нечего тебе толкаться на моей кухне. — И, увидев, как Габриэль потянулся к стоявшей посреди стола миске с яблоками, строго сказала:

— Оставь яблоки в покое. Я весь день готовила твои любимые кушанья вовсе не для того, чтобы ты на голодный желудок наелся яблок. Лучше сходи на конюшню к Ричарду.

Ухватив-таки яблоко, Габриэль спрыгнул со стола и, направляясь к двери, бросил через плечо:

— Ax, Нелли, так-то ты встречаешь блудного сына! Но я надеюсь, твой острый язык не станет учить Марию строптивости — ей хватает собственного темперамента!

После ухода Габриэля на кухне наступила тишина.

Первой нарушила молчание миссис Сэттерли.

— Ты, наверно, проголодалась после долгой дороги, дорогая? Садись сюда, я покормлю тебя.

— Если это не доставит вам хлопот, — вежливо сказала Мария и, вспомнив, как миссис Сэттерли отчитала Габриэля за яблоки, добавила:

— И не нарушит ваши планы.

— Не обращай внимания на то, что я тут наговорила хозяину, — засмеялась миссис Сэттерли, — я хотела, чтобы он оставил нас одних — когда рядом нет мужчин, разговаривать гораздо удобнее, не правда ли?

Миссис Сэттерли, несомненно, была права — без Габриэля Мария чувствовала себя гораздо свободнее. После стольких дней, проведенных на “Черном ангеле”, тарелка каши, горбушка свежеиспеченного хлеба и кусок ароматного сыра показались Марии необыкновенно вкусными. Сидя за столом, она, не торопясь, осматривалась. Пучки трав и кореньев свисали с балок потолка, и их пряный аромат, смешиваясь с запахами приготавливаемой пищи, наполнял кухню; в горшке булькал соус, который миссис Сэттерли готовила к ужину, а на окне стоял свежий торт. Кухня понравилась Марии — здесь было очень уютно. Железная и оловянная посуда была надраена до блеска, каждая сковородка и каждый горшок имели свое место, и даже на каменном полу не было ни соринки.

— Благодарю вас, сеньора Сэттерли, — сказала Мария, кончив трапезу, — вы очень добры ко мне.

— А почему мне не быть доброй к такой прелестной девушке, как ты? Ну, теперь, когда ты поела, тебе необходимо немного отдохнуть перед ужином. Ты ведь устала с дороги.