— Что? — воскликнул он, — я… я не понимаю, о чем ты говоришь. Я… я… пожалуйста, пожалуйста, Флэшмен, ты же видишь — моя душа терзается… Я пытаюсь… объяснить тебе. Пожалуйста — скажи мне, даже сейчас — что я могу для этого сделать?

— Ну, — задумчиво сказал я, — можешь пойти и пукнуть в бутылку, а после запечатать ее.

— Что? — ошеломленно спросил он, — что ты сказал?

— Я пытаюсь дать тебе понять, чтобы ты убирался отсюда, — проворчал я, — ты всего лишь маленький эгоистичный поросенок, Ист. Ты признаешь, что в отношении меня вел себя как мерзавец, да еще осмеливаешься тратить мое время — которое нужно мне для молитвы. Так отправляйся в ад — понял?

— Боже мой, Флэшмен… ты не можешь так думать! Ты не можешь быть таким черствым. Мне нужно одно только слово! Признаю, что принес тебе вред… возможно даже, не сознавая этого. Иногда… знаешь, я думаю, не любил ли ты сам Ваяю… но если да, и поставил на первое место долг… — Он снова сглотнул и уставился на меня. — Ты любил ее, Флэшмен?

— Четыре-пять раз в неделю, — ответил я, — но тебе не стоит так ревновать — в постели она далеко не так хороша, как ее тетушка Сара. Тебе бы стоило попариться с ней в баньке.

Ист снова бросил на меня изумленный взгляд и мне показалось, что я услышал, как стучат его зубы. Затем раздалось:

— Боже, Флэшмен! О… о, ты невыразим! Ты просто подлец! Да поможет тебе Господь!

— Может быть, я и подлец, — спокойно заметил я, — зато не лицемер вроде тебя — ведь последнее, чего бы ты хотел, так это чтоб Бог помог мне. Тебе, кстати, не нужно и мое прощение; ты просто хочешь заиметь повод простить самого себя. Ну, что ж, беги и сделай это, трусишка и скажи мне спасибо за то, что я облегчил тебе задачу. После того, что ты услышал сегодня ночью, твоя совесть никогда не будет беспокоить тебя за то, что ты бросил старину Флэши на произвол судьбы, не правда ли?

Услышав это, он поковылял прочь, а я остался размышлять над своей проблемой — стоит ли мне сбежать или пока остаться. В конце концов мои нервы не выдержали и я свернулся калачиком под парапетом, чтобы немного поспать. И, слава богу, это мне удалось, поскольку на следующее утро Уилер заполучил свое чудо.

Она была самым странным посланцем Милосердия, которого вам когда-либо доводилось видеть, — старая полоумная чи-чи[156]торговка, звенящая серьгами и зонтиком, которую на тележке рикши-гхари везли два панди; еще парочка изображала почетный эскорт, а хавилдар, шедший впереди, размахивал белым флагом. Уилер велел стоять наготове, когда эта странная маленькая процессия показалась у восточного угла укрепления, и лично вышел встретить ее вместе с Муром. Спустя несколько минут послали за мной и Вайбертом, который находился на моем конце вала.

Уилер и другие старшие офицеры собрались с внутренней стороны бруствера, в то время как старуха, обмахиваясь большим листом и прихлебывая чатти, сидела по другую сторону вала, в окружении своего эскорта. В руках у Уилера был лист бумаги, и он недоуменно переводил глаза с него на старуху и обратно; когда мы подошли, кто-то сказал: «Я не верю этому и на ломаный грош! С чего вдруг они собрались вести переговоры именно в это время дня — объясните вы мне?», но Уилер покачал головой и передал бумагу Вайберту.

— Прочтите, — сказал он, — если верить тому, что там написано, Нана хочет вести переговоры.

Сначала ничего не было понятно; пока Вайберт вполголоса читал послание, я изучал текст, глядя через его плечо. Это было короткое, ясное письмо, написанное по-английски, уверенным почерком и адресованное Уилеру. Насколько помнится, в нем говорилось:

«Подданным Ее Всемилостивого Величества, королевы Виктории — каждый, кто не связан с преступными действиями лорда Дальхаузи и готов сложить оружие, получит право свободного прохода в Аллахабад».

Письмо было написано от имени Нана-сагиба и подписано именем, которое я не смог разобрать, пока Вайберт не пробормотал его: «Азимула-Хан». Он взглянул на Уилера, а затем на старуху. Уилер же махнул рукой и произнес:

— Это — миссис Джекобс из… ах — Канпура. Она получила эту записку лично от Азимулы-Хана в присутствии Нана.

— Добрый день, джентльмены, — проскрипела миссис Джекобс, поклонившись под аккомпанемент отчаянно заскрипевшего сиденья ее гхари. — Какая хорошая погода, не правда ли?

— Мне все это не нравится, — тихо проворчал Уилер, отвернувшись, так чтобы она не могла его слышать. — Как верно заметил Уайтинг, с чего бы это предлагать нам переговоры, когда мы и без того в его власти? Все что ему надо — только немного подождать.

— Возможно, сэр, — заметил Вайберт, — ему неизвестно, насколько нас стало меньше. — Он глубоко вздохнул. — И мы должны подумать о наших женах и детях…

В ответ послышался яростный гул приглушенных голосов: «Это западня!» «Нет-нет!» «Мы и без того столько держались против этих ублюдков…», «Предательство — я чую плутни черномазых за целую милю!» «Почему это должно быть западней — Бог мой, да что мы теряем? Если уж на то пошло, то нам конец…»

Несмотря на то, что я пытался сохранить на лице суровую мину, сладостная надежда начала проникать мне в сердце — мы спасены! Потому что в этот самый момент мне стало ясно, что несмотря на все разговоры и все чувства Уилера он собирается принять любые условия, которые панди решат предложить нам. Он просто не мог отказаться, обрекая тем самым женщин и детей на верную смерть в этих вонючих бараках, несмотря на все свои опасения о предательстве. Мы могли всего лишь рассчитывать на шанс выжить взамен неизбежной смерти — он будет вынужден принять его.

Я не сказал ни слова, пока они шепотом спорили у парапета. Глаза всех остальных защитников укрепления взволнованно смотрели на нас, так что эта старая карга, развалившаяся под навесом на своей гхари все кивала и важно кланялась, стоило кому-нибудь взглянуть в ее сторону. И, будьте уверены, наконец Уилер сам спросил:

— А каково будет ваше мнение, полковник Флэшмен?

Меня так и подмывало заорать: «Соглашайся же, чертов старый дурак — и отправляйся в Аллахабад хоть ползком!», но я пересилил себя и выглядел вполне хладнокровным.

— Ну что же, сэр, — важно произнес я, — это всего лишь предложение, не больше. Мы не можем ничего решить, пока не узнаем обо всем подробнее.

Это их всех просто заткнуло.

— Действительно, — кивнул Уилер, — но как…

— Кто-то должен поговорить с Нана-сагибом, — объяснил я, — возможно, он не слишком уверенно себя чувствует, а может быть, думает, что вся эта игра с осадой и штурмами не стоит свеч. А может быть, его драгоценным панди все это уже надоело.

— Верно, клянусь Богом! — вмешался было Делафосс, но я очень спокойно продолжал:

— Но мы не можем ни принять, ни отвергнуть это предложение до тех пор, пока мы не узнаем более того, что тут написано, — и я похлопал по листу бумаги в руке Вайберта. — Можно быть уверенным, что Нана-сагиб делает свое предложение отнюдь не из чистого милосердия, а значит, это — либо предательство, либо слабость. Давайте посмотрим ему в глаза.