Неотложка ей была не нужна. И уж конечно, полиции ей тоже не хотелось.

— Папка, я хочу в Чикаго.

— Конечно, солнышко, конечно. Мы прямо сейчас купим тебе билет. Но что случилось? Что произошло? Ундина, ты должна рассказать мне, в чем дело, иначе я тут изведусь. — Его голос вдруг сорвался. — Ты очень напугала своего папашу, солнышко.

— Пап. — Она вытерла глаза, пытаясь собраться с мыслями. — Пап, со мной что-то не так. Что-то не так.

Она снова начала всхлипывать.

— Что ты имеешь в виду под «не так»? — Ральф попытался успокоить ее. — Что-то произошло с кем-то из твоих друзей? С твоим парнем? Эллен говорила, что кто-то живет с тобой в доме. Ты в порядке? Прошу, дорогая, расскажи…

— Нет-нет. Это не то. Это я, — сдавленно ответила она.

Она не собиралась рассказывать отцу о произошедшем с ней или о Никсе — ни в коем случае. Ну, по крайней мере, не сейчас. Да и как бы она рассказала — Ральф, с его научным складом ума, не понял бы.

— Это я. Что-то не так со мной. — Она пыталась успокоиться и объяснить. — Я это знаю. Я просто не знаю, что именно. Я не… Папа… — Она не сразу поняла, что такое говорит, пока не услышала собственный голос. — Папа, ты знаешь кого-нибудь по имени Вив?

— Она пыталась связаться с тобой, Ундина? — заговорил Ральф таким серьезным голосом, которого она никогда у него не слышала, и ей пришлось замолчать и слушать. — Вив встречалась с тобой?

— Нет… то есть да. То есть я не знаю.

— Погоди.

Она услышала звук закрывающейся двери. Должно быть, он в лаборатории, сообразила Ундина и взглянула на часы. Десять утра. Конечно. В Чикаго сейчас середина дня. Доктор Мейсон вернулся к телефону.

— Ундина, любимая, радость жизни моей. Твоя мама сейчас дома. Когда-то мы пообещали друг другу, что сначала поговорим об этом между собой, до того как… ладно. Слушай меня внимательно. С тобой все в порядке. Ты идеальна настолько, насколько может быть идеален ребенок. И твоя мама, и я — не говоря уже о Максе, о Нане, и тетушке Вите, и всех остальных, — мы очень тебя любим, солнышко. Очень. Мы хотели оградить тебя, но, кажется, мы с твоей мамой совершили ошибку, слишком долго скрывая от тебя…

— Я не понимаю… — В голосе Ундины послышались панические нотки. — Оградить меня?

На секунду ей в голову пришла мысль, что отец тоже был на «Кольце огня». Она как будто зашла в цирковой балаганчик, где все, чему она верила, что считала ей родным и безопасным, оказалось перевернутым. Даже отец — тот самый человек, который был ее самой надежной опорой в жизни.

— Нет-нет, милая. Не расстраивайся. — Ральф вздохнул. — Я обещал твоей матери, что мы вместе сделаем это, и нарушаю обещание, но, надеюсь, я все делаю правильно. Но ты уже чувствуешь — я не хочу мучить тебя больше. Прошу, Ундина. Помни, что я люблю тебя больше всего на свете. Я волнуюсь за тебя больше, чем за себя, и сделаю ради тебя все, малышка. Все.

Она не знала, что сказать. Она не могла даже вообразить, что сейчас сообщит ей отец. Что у нее ужасное заболевание и она скоро умрет? Что на самом деле она родилась мальчиком?

«Спроси своих родителей, и они расскажут, кто ты».

— Милая, я действительно знаю кое-кого по имени Вив. Господи, не верится, что я рассказываю тебе это по телефону. Не могу. Ундина, просто садись на самолет. Я…

— Нет. Нет. Говори сейчас. Кто она?

— Прошу, обещай мне, что сядешь на самолет.

— Обещаю, папа.

Ральф Мейсон вздохнул и продолжил:

— Когда «Зеликс» еще только начинал работу, там была медсестра, которая работала на меня. Ее звали Вивиан Грин.

— Что? — ахнула Ундина.

Такого признания она не ожидала. Во всяком случае, не по телефону.

— Солнышко, я же говорил. Это не телефонный разговор…

Его голос звучал спокойнее, а у нее почему-то на уме были большие пальцы на маминых ногах.

— Просто скажи мне.

— Она была у меня медсестрой. Помогала нам с трансплантацией.

— У вас была интрижка?

— Нет-нет, милая. Ничего подобного. Твоя мама… Она была… Мы много лет пытались завести ребенка, но у нее никак не получалось забеременеть. Технология была менее продвинутой, чем сейчас, и мы не могли экстрагировать клетки твоей матери. Вив знала об этом и… она предложила стать донором. Она предложила…

— Но у меня такие же пальцы, как у мамы! У нас одинаковые пальцы! Ты говорил, что у нас одинаковые пальцы!

В мыслях все смешалось. Ундина опустила веки — голова закружилась, перед глазами поплыли цветные круги, замелькала смесь оранжевого и синего, черного и зеленого. Цвета ее потолка, что в комнате наверху, цвета ее снов. Цвета вращавшихся огненных сфер. Это было чересчур.

— Я — черная! Черная! А Вив — белая!

— Ты видела ее? — Голос отца упал до хрипоты.

— Нет, — с запинкой ответила она. — Нет. То есть она сказала мне, что она…

— Цвет кожи передался тебе от меня, Ундина. Слушай. Это слишком тяжело обсуждать по телефону, котенок. Мы должны быть вместе, чтобы…

— Нет. — Голос Ундины внезапно стал ледяным. — Нет, ты расскажешь мне сейчас. Потом я сяду на самолет, и мы поговорим об этом еще. Что произошло? Что потом произошло? Что случилось при рождении?

Ральф молчал несколько секунд.

— Не при рождении, — наконец сказал он. — При зачатии. Все шло прекрасно. Твоя мать лежала под наркозом, яйцеклетка была уже подготовлена. Вив находилась в другой палате. Потом вдруг отрубилось электричество. Была гроза… короче, это не важно. Я бросился проверять генераторы, а когда вернулся обратно, то обнаружил, что ассистирующая медсестра пропала, а Вив заняла ее место. Она хотела… Я не знаю… Сделать что-то с твоей матерью. Похоже, она оказалась психически неуравновешенной. У некоторых женщин появляются расстройства, если их яйцеклетки используют в качестве донорских. Она сбежала, я не успел ее задержать. Но все было сделано грамотно, а у мамы брюшная полость уже была вскрыта. Мне пришлось продолжить операцию. Вив…

— Что?

— Мы искали ее, обращались в полицию, и все такое, но больше я ее никогда не видел.

— Это она моя мать?

Ундина представила себе женщину в длинном черном плаще — ее безумную прическу, пронзительный взгляд — и прикрыла ладонями глаза.

— Нет-нет. Солнышко. Твоя мать — это твоя мать, Триш, моя жена. Она и есть твоя мама. Дорогая, прошу. Прошу, прости нас. Все это было так ново… эти технологии. И мы так безумно хотели детей. Мы не знали, что делать. И совершенно не знали, как рассказать тебе.

— Я тебе не верю, — услышала Ундина собственные слова.

— Ох, милая. Я знаю. Я знаю, что это тяжело. Но это правда.