Третья тенденция, носящая потенциально негативный характер, представляет собой возврат к плановой экономике на уровне мировых концернов в условиях глобализирующейся экономики. «Лишь с небольшим преувеличением можно сказать: плановая экономика умерла в коммунистическом Восточном блоке и снова воскресла посреди рыночного глобально оперирующего концерна, который развивает раскинувшуюся на весь мир сеть, состоящую из центра, опорных пунктов, филиалов, участников и партнеров. Организация этой сети более или менее иерархична, власть сосредоточена в центре и разветвляется посредством изощренной информационной техники и командных центров, доходя до капилляров местного производства»448. Дело в том, что небольшое число транснациональных корпораций (примерно сотня фирм, в основном крупнейшие британо-американские корпорации и банки) образуют всемирную монополию со всеми вытекающими из этого социальными последствиями (одними из которых являются подавление новой культурной и политической автономии на местах и стремление к максимальной прибыли).

Эта всемирная монополия квалифицируется в научной литературе как «Синдикат», «Новая Британская империя» (НБИ), «Мировое тайное правительство», движущей силой которого являются деньги, нефть и власть449. Она использует тайные методы управления историей человечества, оказывая воздействие на мировую политику и экономику. Необходимо отметить, что тайное внешнее и внутреннее управление обществом присуще всей истории человечества, начиная с родоплеменного строя (тайные племенные союзы) и кончая современными тайными организациями450. Это тайное управление обществом связано с информацией как одной из ценностей управления социумом, причем тайное управление обществом является одним из множества факторов, которые оказывают влияние на судьбы народов и государств. «Идея мирового правительства, – отмечает Н. Хаггер, – не фантазия прошлого, ограниченная только отсутствием представлений о том, насколько велик современный мир, и способностью захватить его целиком. Она жива. Это не фантазия чуждых культур, фундаменталистов разного толка. Нет, она внедрена в нашу демократию людьми и организациями, о существовании которых мы даже не подозреваем»451. Этот «Синдикат» или НБИ, где немалую роль играют семейства Ротшильдов и Рокфеллеров, стремится установить новый мировой порядок как глобальную фазу северо-американской цивилизации. Понятно, что такого рода стремление сталкивается с интересами китайской цивилизации, чей планировщик нацелен на осуществление программы Сунь Ятсена, принятой сто лет назад.

Эта ситуация в условиях подъема Китая была зафиксирована Дж. Арриги в его монографии «Долгий двадцатый век», хотя она не была осознана им в полной мере. «Когда я писал “Долгий двадцатый век”, – подчеркивает Дж. Арриги, – я не вполне осознавал масштаб и значение возвышения Китая в центре восточноазиатской политической экономии. Я понимал, что возвышение ослабит, но не упразднит, бифуркацию между (американской) военной мощью и (восточноазиатской) финансовой мощью… И все же я утверждал тогда и продолжаю думать теперь, что бифуркация между (американской) военной мощью и (восточноазиатской) экономической мощью, которую мы наблюдаем с 1980-х, не имеет прецедентов в капиталистической истории. Она лишила Запад одной из двух важнейших составляющих его процветания на протяжении последних пяти столетий: контроля над избыточным капиталом (выделено нами. – В.П., Е.П.). Также важно, что, если Китай/Восточная Азия займет в будущем гегемонистское положение, это будет совершенно иной тип гегемонии, нежели западный тип последних пяти столетий»452.

Однако самое существенное состоит в том, что возвышение Китая происходит в условиях терминального кризиса американской гегемонии, обусловленного одним из факторов, согласно которому война Америки в Ираке оказалась проявлением ее сопротивления перестройке и приспособлению к изменившейся ситуации в мире. Не случайно Дж. Арриги, рассматривая три сценария постамериканской гегемонии, отмечает, что проект «За новый американский век» оказался несостоятельным, что сценарий универсальной империи как проект коллективного Запада имеет некоторые шансы и что предпочтение следует отдать сценарию мирового рыночного сообщества во главе с центром в Восточной Азии (Китаем)453.

Возвышение Китая имеет глубокие корни в успехах и достижениях политики и экономики имперского периода, а также в социальном и политическом восстановлении Китая в эпоху холодной войны. «Растущее значение Китая в глобальной экономике, – пишет Дж. Арриги, – имеет два важных следствия для будущего исхода продолжающегося кризиса американской гегемонии. Прежде всего, в той степени, в какой это возрастающее центральное значение основывается на историческом наследии региона, можно ожидать, что она останется гораздо более прочной и цельной, чем если бы она была результатом политики и поведения, которое могло бы воспроизводиться в других регионах мировой экономики. Кроме того, учитывая численность китайского населения, его экономический рост оказывает гораздо более подрывное влияние на глобальную иерархию богатства, чем все предыдущие восточноазиатские примеры экономического “чуда” вместе взятые. Ибо во всех случаях (включая Японию) имело место вертикальная мобильность внутри глубоко стабильной иерархии… Но приспособление к вертикальной мобильности государства, на которое приходится примерно одна пятая мирового населения – это совсем другое дело. Оно означает фундаментальный подрыв самой пирамидальной структуры иерархии. И в той степени, в какой недавнее исследование мирового неравенства доходов обнаружило статистическую тенденцию к снижению неравенства между странами с 1980 года, оно целиком обязано быстрому экономическому росту Китая»454.

Не менее существенным в претензиях Китая на лидерство в мировом сообществе цивилизаций является его продуманная стратегия наращивания влияния за тысячи километров от своих границ. Им создаются и используются стратегии развития отношений с целыми континентами, весьма успешными из них является стратегия отношений с Африкой, затем последует и Южная Америка455. Само собой разумеется, что Китай использует стратегии заполнения пустот и выдавливания конкурентов и на европейском стратегическом направлении. Так, в июле 2010 г. между Китаем и Белоруссией были подписаны мощные экономические соглашения, согласно которым на белорусской территории будет создана огромная китайская промышленная зона по производству высокотехнологичной продукции456. Китай в полной мере сумеет использовать геостратегическое положение Белоруссии, причем немалое значение имеет и то, что Белоруссия вошла в Таможенный союз вместе с Россией и Казахстаном.

Совсем недавно Китай подписал ряд соглашений и с Украиной, которые носят стратегический характер, так как Украина для Китая представляет своеобразное «окно в Европу»457. Данные соглашения означают, что Украина станет плацдармом для осуществления Китаем экономической экспансии на Запад. В данных случаях Китай использовал стратегию заполнения пустот, которые не заняла Россия, что противоречит ее интересам. По сути, новые стратегии Китая есть не что иное, как создание им «глобальной базы для развертывания в будущем зоны своих стратегических интересов и своего влияния»458. Фактически речь идет о новом, «китайском мировом порядке», Китай стремится стать глобальной «морской цивилизацией», развернутой от Арктики до Антарктики и признанной всеми странами мира459.