Однако Редизар, по документам, ни в одном процессе не участвовал. В архивах не нашлось ссылок даже на то, что на него когда-либо заводилось дело. Доносов и сообщений от «доброжелателей», отчетов групп наружного наблюдения Глеб накопал предостаточно, но в дальнейшую разработку Семена Игнатовича почему-то не пустили.

А перед самым развалом Империи, Редизар исчез. Как ножом отрезало – поток доносов прекратился, последний отчет датировался августом девяностого года, за шестнадцать месяцев до объявления независимости Североморья.

Арсений разослал несколько запросов – в Социальный фонд, в Министерство занятости, в Почтовую службу, даже в Дорожную инспекцию. В общем, во все организации, где Редизар мог оставить какой-либо след.

Теперь оставалось только ждать. Ответы придут, хорошо если к вечеру, а люди Вебера вообще закончат повторные опросы только завтра.

Больше всего на свете Арсений не любил ждать. Сидеть на одном месте и ждать, когда придут затребованные документы. В прокурорском расследовании это, наверное, самое сложное. Полицейский опер сам выезжает на место, сам, по горячим следам, ищет преступников, бывает, что и преследует их по пятам.

Следователь прокуратуры имеет дело с бумагами: вместо живых свидетелей – допросные листы, вместо выезда на «труп» – протокол осмотра места происшествия.

А так хочется иногда хоть что-то сделать самому!

Последнее письмо ушло, Арсений закрыл почтовую программу, встал, размял затекшие ноги. Вот она – опасность сидячей работы. Да и живот подводит – позавтракал он сегодня рано.

– Ну что, – весело спросил Глеб, – как наш новый покойник? Еще жив?

– Типун тебе на язык! Надеюсь, что да. Потому что иначе от дела рожки да ножки останутся. Особенно если в Балтийске ничего не накопают, во что я не очень-то верю.

– Странно он как-то исчез. Раз – и все. Ты, конечно, можешь на мой язык что угодно вешать, но, по-моему, он либо на Запад слинял, либо…

– Не каркай. Придут ответы – узнаем. Скажи лучше, есть ли у нас поблизости какое-нибудь приличное кафе: пока суд да дело… – сказал и сам улыбнулся: хороший каламбурчик, учитывая обстоятельства. – Схожу, перекушу, а то с пяти утра ничего не ел.

– Маковой росинки во рту не было! – подхватил Глеб. – Как я тебе сочувствую. Кстати, есть такой анекдот. О североморце, который решил квасить капусту…

– Только не это! Лучше адрес скажи.

– Да зачем тебе адрес? От нас недалеко – полтора квартала по Липовой аллее… знаешь?

– Угу. И где там?

– Прямо в доме, с торца. Вывеска «Добрый бюргер». Увидишь, короче.

Кафе действительно оказалось совсем рядом. Арсений еще по названию понял, что кухня там явно ойкуменская. Ну, а когда вошел, пригнувшись, чтобы не задеть низкую притолку, учуял неизменный запах сосисок и понял, что не ошибся.

Сейчас половина столиков пустовала, но по вечерам кафе явно пользовалось спросом – у дальней стены высилась горка дополнительных стульев.

Арсений не успел сесть, как рядом нарисовался официант в национальной одежде ойкуменских горцев – жилетке, кожаных штанах, высоких белых гетрах и деревянных башмаках.

– Добрый день! Очень рады, что вы сочли возможным зайти к нам. Хотите пообедать или просто перекусить?

– Пообедать.

Официант кивнул, положил на стол раскрытое меню. Книжка напоминала солидный бухгалтерский гроссбух. Первая страница была заложена картой вин. Готические буквы превращали привычные названия блюд в неизведанные, экзотические.

Самой вкусной вещью в «Добром бюргере» оказался «настоящий» мясной пудинг. Да и цены оказались вполне переносимыми. Видимо, кафе открыли для туристов, ну а потом оно приглянулось и столичной чиновничьей публике. Надо будет иметь в виду.

А в конторе Арсения ждало разочарование. На все запросы практически одновременно пришли по электронной почте одинаковые по смыслу сообщения: «адресат по указанному адресу не проживает», «адресат выбыл», «в списках не значится» и так далее.

«Гм, надо в Следственную палату стучаться, – Арсений мысленно перебрал однокашников по академии. – Ну-ка, кто у нас в такое время на работе и имеет доступ в служебную базу? Юзеф!»

Сотрудник пресс-службы Следственной палаты Юзеф Селунен действительно оказался на месте:

– Старик, я все понял, сделаю, если так надо. Только не сейчас, о’кей? У меня через пятнадцать минут совещание, ты мне скинь пока по почте письмишко – фамилию, возраст, все, что знаешь, а я, когда вернусь, пробью по базе и через день-два тебе сообщу.

– Юз, спасибо, век не забуду!

– Да, ладно, какие вопросы!

Селунен объявился на следующий день, утром. Почему-то он был мрачен и неразговорчив.

– Нашел я твоего Редизара.

– Жив? – осторожно спросил Арсений, ожидая самого худшего. Глеб прав, как никогда – за последнее время натыкаться в ходе расследования на трупы вошло в дурную привычку.

– Жив, но тяжело болен. Записывай адрес.

– Ты чего такой суровый?

– Дел по горло. Готов писать?

Арсений понял намек: вот, мол, мы тут о судьбах страны печемся, а всякие тут пристают по мелочам, отвлекают.

– Диктуй.

– Проспект Павших бойцов, сто семьдесят три. Это почти за чертой города, в зеленой зоне. В качестве ориентира запомни – стеклянная башня национального военного госпиталя. Тебе как раз туда и надо. В шестой корпус. – Юзеф помолчал немного, потом спросил: – Записал?

– Да.

«Странный у него все-таки тон, – подумал Арсений. – Такое впечатление, будто ему вообще неприятно об этом говорить. Может, у него из-за моих запросов проблемы начались?»

На всякий случай он спросил:

– А сейчас там что? Дом престарелых?

– На месте поймешь. Удостоверение возьми.

– Господи, зачем?

– Возьми, не спорь. Не помешает.

Боже мой, какой ужасный сон! Я сижу в каком-то загородном доме, чем-то похожем на старую родительскую дачу. Почему-то я одна не только в доме, но и во всем поселке. Знаю это совершенно точно, хотя и не помню откуда. И вдруг раздался стук, громкий и требовательный. Я не открыла, и тогда в дверь стали бить ногами, она вся содрогалась от ударов. Мне было страшно, потому что стучали молча: ничего не просили и не требовали. Потом кто-то стал ходить вокруг дома то с одной стороны, то с другой, пугая меня размеренным скрипом шагов. Меня трясло, но встать и сделать что-то осмысленное – например, позвонить в полицию, – я почему-то не могла. И я очень четко поняла, что совершенно беспомощна и беззащитна, и, если те, снаружи, начнут бить стекла и ломиться в дом, я ничего не смогу сделать. Потому что практически теряю сознание от страха. Если они ворвутся – я, наверное, буду стоять столбом и даже не смогу сопротивляться. Раньше у меня уже бывали подобные сны, но никогда еще я не представляла себе все так ярко и образно. Слава богу, на этом месте я проснулась.