– Ужас, что было. И ты думаешь, твой Редизар в такую же бодягу вляпался? О! Я знаю. А все остальные – члены международного преступного синдиката по изготовлению фальшивых лекарств? Да?

– Глеб, любимую свою логику включай хотя бы иногда. Круковский в эту версию еще хоть как-то вписывается, но что в ней делают воспитательница детского сада и архивный работник КИНа – ума не приложу.

– Ладно тебе смеяться. Может, ты только что растоптал грязными коваными сапогами стройную теорию, над которой я неделю работал…

Внутренний телефон разразился длинной трелью, оборвал Глеба на полуслове. Дежурный снизу сообщил, что приехало вызванное такси.

– Ты над ней и трех минут не работал, – сказал Арсений, собираясь. – Придумал экспромтом. Я, честно говоря, вообще не знаю, если в этом мире хоть что-то, над чем ты способен трудиться больше часа.

– Есть! Крест на пузе – есть! Вот, например…

– Потом расскажешь. Я пошел. Если кто будет звонить – раньше пяти не вернусь.

– А вдруг опять с телевизора явятся?

– Шли их подальше. Все, пока. Держи оборону и не поддавайся на провокации.

Точно напротив входа его поджидал ухоженный «ларри» восемьдесят третьего года с шашечками. На капоте и крыльях красовалась летящая надпись: «Taxoservice. Заказ такси круглосуточно».

Немолодой водитель оказался, как и большинство таксистов, весьма разговорчивым. Но в отличие от многих он практически не нуждался в собеседнике. Достаточно было изредка демонстрировать свое участие в беседе короткими «да?», «вот как!», «не может быть», чтобы он не умолкал всю дорогу.

Обсудив сам с собой погоду, дорожную полицию, поднадоевшие пробки, наглых ойкуменских туристов, которые норовят заплатить поменьше, а под конец – правительство, таксист все же решил вовлечь пассажира в разговор:

– …кого не вожу, все говорят одно и тоже. Вот ты, например, в прокуратуре работаешь – скажи, тебе на жизнь хватает?

– Почти, – кратко отозвался Арсений.

Водителю только того и надо было:

– А! Вот видишь, даже тебе мало, а представь каково простым людям? Не, пока в парламенте и правительстве так мало наших, североморцы развалят все, что есть, к чертовой матери!

«Господи! – подумал следователь. – Еще один националист на мою голову. Ему бы с Глебом пообщаться, разом нашли бы общий язык».

– Сидят, понимаешь, все эти Витусы, Марки и Генрихи на самом верху, гребут под себя, трясутся прямо, чтоб ни один кредит от них не уплыл!

Тут Арсений не выдержал:

– Вы думаете, чиновники из имперцев совсем не берут взяток? И все, как один, кристально честные? Боюсь, что нет. И, окажись в президентском кресле и парламенте Клименты, Савелии, Игнаты и Яковы – ничего бы не изменилось. Дело, к сожалению, не в национальности.

Таксист насупился, смерил пассажира уничижительным взглядом:

– А-а! Ты тоже из этих!…

И замолчал. Так больше и не сказал ни слова. Лишь когда машина тормознула у высоченного бетонного забора с затейливым навершьем из проржавевшей колючей проволоки, водитель процедил сквозь зубы:

– Двадцать пять сорок.

Арсений сунул ему три десятки. После недолгой внутренней борьбы таксист вытащил из кармана пачку смятых купюр и целую гору мелочи, скрупулезно отсчитал сдачу.

На пожелание «удачи» – поморщился и ничего не ответил. Стоило Арсению вылезти из машины, как она тут же рванула прочь, обдав его на прощанье сизым облачком выхлопа.

Следователь пожал плечами. Странно все-таки устроен человеческий фанатизм. В продолжающемся уже не первое десятилетие противостоянии между коренными североморцами и имперской становой нацией – первые ростки конфликта появились еще задолго до распада, – казалось бы, таким как он, полукровкам, досталась примиряющая роль. Обе стороны, по логике, должны считать Арсения за своего. На практике получается в точности наоборот – стоит сказать хотя бы полслова против их обвинительных излияний, как и те и другие моментально записывают его в противоположный лагерь.

Дорожка, тянувшаяся вдоль глухого забора, привела его к железным воротам. Они явно нуждались в косметическом ремонте – краска отваливалась целыми пластами, из-под нее проступали неряшливые пятна ржавчины, толстенные петли прогнулись под непосильной тяжестью. Справа, в один из бетонных блоков была вмурована решетчатая калитка, рядом – окошечко проходной. Над ним висела мраморная табличка. Надпись золочеными буквами гласила: «Национальный военный госпиталь. Режим работы: круглосуточный. Посещения по записи, с разрешения главного врача». Все это выглядело бы солидно и пафосно, если бы не сколы по краям таблички и змеящаяся трещина точно посередине. Здесь не помог бы и капитальный ремонт – только замена.

Охрана поначалу не хотела пускать Арсения.

– Здесь закрытое лечебное учреждение. Посещения строго по расписанию, – сказал из-за калитки дородный секьюрити в черном комбинезоне и указал на табличку. – У вас есть разрешение?

– Нет, но…

– Извините, тогда я ничем не могу вам помочь. Не имею права.

Прав оказался Юзеф, что посоветовал захватить удостоверение. Магические слова «Центральная прокуратура», тисненые на обложке бордовой книжечки, если и не повергли строгого цербера в шок, то, по крайней мере, произвели нужное действие. Он сразу как-то сник, засуетился, открывая перед Арсением калитку.

– А-а… ну, вам можно. Проходите, пожалуйста.

– Спасибо. Скажите, а где у вас тут шестой корпус?

Охранник посмотрел на следователя с интересом, видно было, что ему страсть как хочется спросить, почему это вдруг Центральная прокуратура интересуется шестым корпусом?

– Вот по этой дорожке до конца. Серое четырехэтажное здание. Только я не знаю…

Он смешался и замолчал.

– Что не знаете? – спросил Арсений.

– Не знаю, пустят ли вас. Это же рефлексология и ПЖ. Там безнадежные лежат.

– Я все же попробую. Спасибо.

Заасфальтированная тропинка петляла по неухоженному больничному саду. Темный и пустой, с голыми ветками мертвых деревьев, пожухлой травой, вросшим в землю мусором и изъеденными непогодой бордюрными камнями он производил странное впечатление. Видимо, когда-то за ним ухаживали, заботились – на деревьях кое-где сохранились следы побелки, тянувшаяся вдоль дорожки сплошная стена кустарника явно соскучилась по привычной стрижке, но потом сад забросили. То ли новое руководство госпиталя просто не видело в нем нужды, то ли, как всегда, просто не хватило средств.

Несмотря на сухую погоду, в воздухе висел устойчивый запах прелых листьев.

Серое здание шестого корпуса появилось из-за поворота неожиданно. Как бетонный бункер имперских времен, замаскированный в глухих таежных лесах, оно как будто выросло из земли. Сложенное из плохого местного кирпича оно расползалось на глазах, по стенам ползли трещины, на углах фундамента не хватало камней, цемент крошился и отваливался целыми кусками.