Прихожу на камбуз, Лёня стоит среди бачков этих с обедом, вокруг коки, вестовые, все какие-то напряжённые. Ну, думаю, дизентерии мне только не хватало на заре карьеры! Хотя должен признать, что опыт был бы интересный! Но нет, судя по журналу проверки качества пищи, который Лёня прижимает к груди, до дизентерии дело ещё не дошло. Пока. Нет, ну мы всегда пробы снимаем ходим, это понятно, особенно в морях, долг же, сам понимаешь. А тут я думаю – ну есть же дежурный врач в дивизии, да и Лёня служит, сколько я и не жил ещё, чего там проверять-то? А Лёня смотрит так, жалобно даже – меня, говорит, терзают смутные сомнения, что этим стоит кормить экипаж, и не мог бы я, как безусловный для него авторитет в вопросах качества приготовленной пищи, опровергнуть их либо подтвердить. Сомнения его, конечно. И то и друге – письменно. И, значит, журнал мне этот протягивает. Мороженого, может, возьмём? Точно не хочешь? Ну смотри, а я, пожалуй, возьму: такие, знаешь, воспоминания горячие!

Понимаешь же, что раз даже Лёня засомневался в качестве пищи, то, вероятнее всего, её уже и фашистам выдавать нельзя из соображений гуманности. Нюхаю, значит, один бачок, другой – ну да, явно всё в активной стадии протухания. Но, блин, я же врач, я же должен на собственной шкуре, понимаешь? А вдруг я ошибусь и расстреляют кого-то по моему недосмотру? Беру ложку, черпаю ну и пробую. Ну да – и перцу туда насыпали, и чесноку надавили, а оно тухлое. Значит что? А, вот моё мороженое! Точно не будешь?

Значит, беру журнал и пишу, что выдачу пищи запрещаю категорически по результатам органолептической проверки. Дата, время, роспись. Печать. Лёня мне стопочку подаёт, для дезинфекции, говорит, и смелости, вам же сейчас, Михаил, командиру докладывать, а потом наверняка в дивизию, а экипаж-то вон он – голодный по проходной палубе уже дефилирует в кремовых рубахах! Отвергаю алкоголь категорически – я же на службе! Иду к командиру, а там и правда первая смена уже толпится, ну им заступать и они справедливо ожидают обеда. Режим опять же – и слюна у них уже готова и сок желудочный. Отчего, спрашивают, обед не объявляют и не я ли случайно в этом виноват. Я, говорю, но не виноват, а наоборот. И советую им пойти пока покурить на свежий воздух, вместо того чтобы нарушать корабельный устав столпотворением на проходной палубе. Здравствуйте, говорят мне представители первой смены, доктор – и советует покурить: где это видано?! Не знают они, видишь, что даже покурить в данном конкретном случае полезнее, чем тот обед, которого они ждут. Но молчу пока, причин не раскрываю, иду к командиру и всё ему докладываю. Вкусное мороженое, слушай, точно не будешь? Ну возьми ложку – попробуй хоть!

Командир, знаешь, повеселел даже. Не, ну а что, в базе-то скучно ему, и заняться нечем, и с корабля не уйдёшь, а тут такое! Это же сейчас начнётся! Звони, говорит, в дивизию и докладывай флагманскому своему. А, погоди – и от меня передай в центральный, пусть меняют смену, а то пока мы тут разбираться будем, то третья до второй достоит, а то и до самой себя. Ну что, берём счёт? Или ещё чего будешь? Девушка! Девушка, счёт будьте добры! Братан, да перестань, я угощаю, нет – я настаиваю! А кто тебе мешал больше заказывать? Вот потому сразу и не сказал, чтоб ты тут цыган с медведями в меню не искал.

На семнадцатый нам, жми. И вот. Прихожу я в центропост, даю команду на смену вахты, ну да, – передаю и звоню флагманскому своему. Докладываю ему всё как есть и рассказываю о принятых мной мерах. Он доволен. Молодец, говорит, Михуил, но готовься, что сейчас тебя всё начальство дивизии склонять будет! Я говорю, что всегда готов и не то, что к склонениям, но и к падежным окончаниям. В центральный командир приходит. Довольный. Сейчас, говорит, всё равно начнут звонить все, так я уж тут, на боевом посту встречу этот шквал эмоций. И сам звонит командиру дивизии. Так и так, говорит, Виталий Михайлович, нашёл я досадный недочёт в сборнике донесений между мной с вами! Не хватает в сборнике сигнала, что на корабле начался бунт… ага… ага… Ну конечно кровавый, а какой же ещё? Так вот – предлагаю сигнал «Князь», чтоб никто не догадался. Именно Таврический, да, одобряете? Ну вы-то умный, вот и догадались, а враги-то ни в жизнь же. Ну так вот, передаю вам сигнал «Без пяти минут князь»! Повторяю: «Без пяти минут князь!» Как слышно меня, приём! Флагманский врач пришёл? Ну так я повишу, да, он по моему сигналу и пришёл. Командир кладёт трубку на живот и блаженно улыбается. Сейчас, говорит, начнётся. Ну ты же помнишь Виталия Михайловича? Ну да, как его забудешь, это да, это верно – какой человек был, да? Ох и душевный, слушай, без этого всего наносного. Нет, Домнина не помню, я же позже пришёл. Да жаль, конечно, жаль. Какой душ, погоди, сейчас доскажу уже.

Минуты, может, две или три проходит, и из трубки начинают реветь раненным в жопу бизоном. Командир прислушивается издалека – трубку к уху не подносит. Про тебя, говорит, в основном орёт. Надо же, какие подробности про тебя знает! Ну ты подумай, с кем я служу, это же ужас! Как тебя вообще из того места выпустили? В трубке затихает, и командир аккуратненько, двумя пальчиками подносит её к уху, держит на отлёте. Да, говорит, тащ контр-адмирал, я уверен. В каждом уверен, а уж в докторе и подавно не вижу причин сомневаться! Хорошо, ждём. Сейчас, говорит, прискачет. Сам, говорит, лично обедал только что и всё замечательно и не может же быть, что бербаза до такой степени охуела, что тухлый обед подводникам прислала. Не может быть, да и наверняка это ты, доктор, виноват, правда, в чём, он пока не знает и сейчас приедет лично разбираться. Ты это, тампоны в уши вставь какие, а то сейчас децибел тут будет – «Нирване» твоей и не снилось!

Ого, а это что у тебя? Вискарик десятилетний читатели подарили? Односолодовый? Ну ты смотри, какие замечательные люди! Нет, не буду, я после лекций сегодня – у меня и так язык заплетается.

Объявил командир по трансляции, что обед задерживается по техническим причинам, вызвал Лёню и приказал готовить сухпай, на всякий случай, а он уверен, что этот случай именно всякий и есть. Сидим, ждём. Минуты три, может, прошло, по воде он прямо бежал, что ли? Врывается в центральный, глазами вращает – где, кричит, эта ваша трубка клистирная? Пойдёмте, говорит, командир, сразу на камбуз, там его и будем бить, чтоб без свидетелей. Приходим, там Лёня с бачками нас уже ждёт, весь в белом, как невеста на свадьбе, и торжественный, как пленум ВЦСПС. Нюхает комдив корм и говорит: да не может быть, оно же, блядь, натуральным образом тухлое! Я торжественно молчу, командир весело молчит, Лёня горестно вздыхает. А это что, спрашивает комдив, вообще было, пока не протухло? Рыбный суп? Странно, рассольник сегодня на обед был, а ну-ка дайте мне пипку! Приказывает вахтенному офицеру немедленно устроить ангажемент его именем на борт начальника бербазы, начальника продовольственной службы, начальника берегового камбуза, начальника штаба дивизии и всех его, командира дивизии, заместителей, кроме НЭМСа. А Лёне приказывает накрыть командирский стол на всех этих персон и приготовиться к выдаче вот именно этого вот обеда. Меня поставил возле раздаточной с журналом проверки качества пищи и посетовал на то, что мне так повезло сегодня, а то уж он собирался тут рвать меня и метать, а командиру приказал выдать ему немедленно стакан «шила», а второй держать в готовности до окончания спектакля, который он сейчас тут устроит. Э, братан, не спать! Сейчас же апофеоз уже будет!