С ними позировали шепелявившие мужчины с «собачьими ушами», локоны у них свисали до жилетов, а сзади были уложены шиньоном или подстрижены неровными ступеньками. Они носили двууголки очень больших размеров и шапки из бобра и нелепо высокие воротники и держали в руках трости, утяжеленные свинцом. Подражая нарочитой небрежности английских денди, они притворялись беспечными, хотя эти костюмы требовали множества примерок, чтобы сделать их вызывающе узкими или вызывающе свободными.

Пока что Наполеон, не желая обижать Барраса, отдалился от Жозефины. Она же призвала его обратно, и после того как генерал лег в ее постель в январе, он оказался в плену. Он стоял позади желтого деревянного стула в ее доме и укутывал Жозефину одной из сотен кашемировых шалей, потому что она всегда зябла в этой стране. После чего руки его оставались на ее плечах.

Когда они поженились, ей было тридцать три, а ему двадцать семь; и он лгал, чтобы сделать себя старше, а она лгала, чтобы сделать себя моложе. Он был на шесть дюймов выше ее. Оба островные жители, они всегда зябли во Франции, камины у них постоянно топились. Он знал, что потребность в роскоши, веселость и экстравагантность были в ее креольской крови вместе со всеми этими навязчивыми снами и предсказаниями карт. Оба происходили из маленьких стран, расположенных в бледно-зеленых морях; он подарил ей ожерелье с кулоном и с девизом «Навстречу судьбе».

Все это время бриллиант пребывал в хранилище. (Я намерен припрятать предыдущую страницу и переписать большую часть шифром.)

* * *

В том же 1796 году на войну против Австро-Сардинской коалиции потребовалось более миллиарда ливров, и Директория нуждалась в деньгах и лошадях. Настало время народному бриллианту поработать. «Регент» был вынут из коробочки и продан за десять тысяч лошадей — и не один раз, а дважды.

Так начались темные дни бриллианта, дни, когда он был всего лишь игрушкой для двух представителей из среднего класса, заложником хвастунов-банкиров, которые не могли устоять перед возможностью похвалиться этим символом успеха. Но, заложив камень, Директория завоевала Италию, солдаты императора скакали на «бриллиантовых конях», и этим началась его славная карьера. Таков был парадокс.

По предложению Жозефины Баррас назначил Наполеона главнокомандующим итальянской армией. Директория могла выделить только две тысячи луидоров на всю кампанию. Наполеон возил деньги в своей карете. Когда он прибыл в Италию, у войска не хватало сапог, оно голодало, форма была рваной, лошадей не было вообще.

Адъютант, генерал де Парсеваль, в обязанности которого входило поставлять лошадей для военного ведомства, закладывал государственные бриллианты. Он заложил «Регент» Трескову, берлинскому банкиру и торговцу спиртными напитками, за четыре миллиона ливров. «Великий Санси» и другие бриллианты оказались в закладе у маркиза д’Иранда из Мадрида за миллион. Оба эти человека и раньше снабжали армию лошадьми. Но теперь они потребовали гарантий.

Парсеваль должен был отвезти «Регент» Трескову в Базель, в тот швейцарский город, в котором годом раньше Франция подписала договоры с Пруссией и Испанией и приобрела левый берег Рейна. Это было, вероятно, тревожное путешествие, потому что он вез вещь более ценную, чем он сам. Ни единого спокойного мгновения — де Парсеваль, спасшийся от смерти аристократ, служивший ныне Директории, и без того был человеком пуганым. Когда он ехал по незнакомым землям, его сопровождали страхи, как и всякого, кто везет вещь, которую ничем нельзя заменить.

Когда дорога становилась совсем непроезжей и приходилось идти пешком, Парсеваль, беспокоясь, что камень может выпасть, слишком часто похлопывал по месту, где тот был спрятан. Он шел, утопая в грязи, и видел, как колеса вязнут, а щетки над лошадиными копытами превращаются в толстые веревки грязи. Если с ним что-нибудь случится или его убьют, и огромный бриллиант на нем не будет обнаружен, их похоронят вместе. При таком исходе во Франции имя де Парсеваля будет навечно опозорено как имя вора, укравшего «Регент».

Я представляю себе, как в трактирах и во время остановок в пути де Парсеваль подозревал всякого, кто смотрел в его сторону. Каждый скрип ступенек мучил его. Он нес камень, как грех. Можно ли понять по его лицу, какова его ноша? А потом, ночью, оставшись один и лежа на полу при единственной свече, он вынимал «Регент», и преломленный камнем свет, вырвавшись на свободу, скакал по комнате, как охваченный исступлением ребенок.

В Базеле, в этом буржуазном городе, в этой безопасной стране на берегах Рейна, де Парсеваль доставил бриллианты, в том числе и «Регент», французскому послу, который должен был хранить их для Трескова. А потом — удар! Представители Трескова отвергли «Регент», сказав, что он стоит менее четырех миллионов. Парсеваль понимал, что это уловка, но ему пришлось вернуться в Париж, оставив «Регент» послу.

Директория выдала ему остальные бриллианты из сокровищницы, ибо что такое бриллианты в войне за жизнь и идеалы республиканской Франции, войне за то, чтобы королевства превращались в республики? (Республики, которые император снова превратит в королевства, чтобы ими правила его семья.) Парсеваль вернулся в Базель с огромным количеством бриллиантов — общей стоимостью шестнадцать миллионов, — которые были, разумеется, приняты. Теперь «Регент» тоже стал эмигрантом, перейдя из ни на что не похожей страны, называемой королевским двором, в руки торговцев. К маю 1796 года пошли разговоры о том, что Тресков показывает его повсюду. У нас есть письмо от Ноэля, нашего посла в Голландии, который был в казино, как раз когда туда вошел Тресков, принесший с собой «Регент». В дымном воздухе слышалось щелканье, звон, многоязыкая речь и всем понятные слова: faites vos jeux…[102]

Тресков прошел прямо сквозь все это по ковру, мимо женщин в платьях, метущих мраморный пол, и в высоких шляпах с перьями, опавшими и грязными. Он шел мимо колеса рулетки, мимо обанкротившихся графов и лишенных собственности маркизов, в карманах у которых лежали только алмазы, ограненные прямо на приисках. У него же был самый крупный из всех бриллиантов. Он развернул носовой платок, положил камень на зеленое сукно и рассказал историю о французских королях. Затем он попросил одолжить денег, пользуясь «Регентом» как гарантией.

«Он ходит из дома в дом, показывая этот прославленный бриллиант, под который просит одолжить ему тридцать тысяч далеров, — писал посол Ноэль. — Эта история сильно забавляет министров тех стран, которые находятся в состоянии войны с Францией. Она улучшает пищеварение легиона маркизов-эмигрантов, активизируя выработку желчи».

Посол Ноэль сообщал также, что если Директория выдаст ему десять тысяч далеров, он вернет «Регент», и тогда они смогут иметь дело с Тресковым, коньячным торговцем. Он сообщал, что Тресков вряд ли сможет поставить полсотни приличных лошадей, и если правительство уже выдало ему в качестве аванса крупную сумму, то оно станет жертвой обмана со стороны Трескова.

В своей хронике итальянской кампании я описал, как императорские войска скакали к победе на этих бриллиантовых лошадях. Наполеон сказал, что именно при Лоди он впервые осознал, какая судьба его ждет, и ощутил, как земля уходит у него из-под ног, словно он возносится в небо. Атакой гусар Лассаля и победой при Риволи он обязан бриллианту. Начав с разгрома пьемонтцев и кончив заключением договора в Кампо-Формио в октябре 1797 года, Наполеон покинул Италию с армией, получающей жалованье, одетой и совершенно им очарованной. Вскоре его войска стали упаковывать статуи и вазы, «Concert Cham-pêtre»[103] Джорджоне, научные трактаты да Винчи и рукописи Галилея, чтобы отправить их в путешествие на север, в Париж.