— Хум! — позвала Дильна. — Хум! Хум! Но он не ответил. Так и не ответил.

После того как все слезы были выплаканы, они поднялись, взвалили на спины мешки и начали карабкаться вверх по пологим склонам, постепенно приближаясь к сменяющему горы лесу. Вскоре они набрели на реку, построили плот и долго-долго плыли, потеряв счет дням.

Зазимовали они к северу от реки, там же родился ребенок Дильны. Она хотела назвать мальчика Хумом, но Стипок не позволил ей этого. По его словам, она не имела права отягощать младенца своей виной. Хум простил их, теперь они ничего ему не должны, так зачем делать из ребенка постоянное напоминание о погибшем муже и друге? Поэтому она нарекла его Водой. Весной они перевалили через горы и вошли в Небесный Град, где были приняты с превеликой радостью.

— Лэрд, — позвал его Язон.

Лэрд проснулся. Он сидел на спине у лошади. Жители деревни столпились вокруг.

— Лэрд, ты привез отца домой.

Лэрд обернулся, чтобы посмотреть на отца, лежащего на дровнях. Над ним уже склонилась Юстиция. Сала стояла рядом и кивала.

— Он жив, и смерть скорее всего ему не грозит, — произнесла она спокойным, почти взрослым голосом. — Его спасло то, что рука была вовремя отрублена.

— Он сам мне приказал. — Сказал Лэрд.

— Он правильно тебе приказал. — Странно было слышать эти слова, исходящие из уст его младшей сестренки. Видимо, она тоже ощутила это, поскольку слезы хлынули из ее глаз, словно вода из пробитого бурдюка. — Папа, папа!

Она опустилась рядом с санями на колени, обвила отца своими ручонками и принялась целовать его лицо. Он проснулся и, открыв глаза, произнес:

— Он отрубил мне руку, черт побери этого мальчишку, он отрубил мне руку.

— Не обращай внимания, — прошептал Язон Лэрду. — Он не в себе.

— Знаю, — кивнул Лэрд. Он соскользнул с лошади и наконец-то ощутил под дрожащими ногами землю. — Этот день продолжался вечность. Отведи нас домой.

До деревни оставалось не более километра. Узнав о происшедшем, Язон перерезал упряжь, бросил дровни и помчался назад, дорогой поднимая по тревоге всех лесорубов. Те тоже выпрягли своих лошадей и поехали следом. По пути они наткнулись на шестерых мужчин, которые уже отвезли бревна в деревню и теперь возвращались в лес, чтобы помочь друзьям. На место они прибыли почти одновременно с Лэрдом.

— Меня вела Юстиция? — спросил Лэрд. — Всю дорогу мне снились сны. Про Стипока, Хума…

— Она всего лишь послала тебе сон, но вести тебя она не могла. Да и как? Она же не знает дороги.

— Тогда как я добрался сюда?

— Может быть, в тебе скрываются силы, о которых ты Даже не подозреваешь.

Язон помог ему войти в дверь гостиницы. Мать крепко, чуть ли не яростно, обняла его, после чего взволнованно-настойчивым голосом спросила:

— Он жив?!

— Да, — еле выговорил Лэрд. — Его везут сюда. Язон довел его до постели, которая, уже разобранная, ждала у огня. Забравшись в нее, он лежал и жал, тогда как четверо мужчин вносили в дом изувеченное тело кузнеца. Он был без сознания. Язон с заварил настой из трав и принялся обрабатывать о бок руки. Пока отец был без сознания, Язон вправил ногу и наложил шину.

Все это время Юстиция безмолвно наблюдала за из кресла. Лэрд время от времени поглядывал на нее, хотел посмотреть, как она переносит боль его отца. Не вроде бы ничего не замечала. А ведь прекрасно знала может исцелить его одной своей мыслью, исцелить и, вернуть руку. Лэрду захотелось крикнуть ей: «Если можешь исцелить его и не делаешь этого, значит, ты одобряешь то, что случилось!»

Она не стала мысленно отвечать ему. Вместо этого нему подошла Сала и, погладив его лоб, произнесла:

— Не пытай меня, Ларелед. Думай о Хуме и Кэммаре: и радуйся, что добрался до дома.

Он поцеловал ручку сестренки и прижал ее к груди:

— Сала, прошу тебя, говори со мной от себя. Сала сразу разрыдалась:

— Я так боялась, Лэрд. Но ты все-таки привез домой, Я знала, ты сделаешь это.

Она поцеловала его в щеку. И вдруг на ее лице отразилась тревога:

— Но, Лэрд, ты же забыл привезти его руку. Как он теперь будет ковать железо?

Лэрд тихо заплакал. Он оплакивал отца, себя, Хума, Кэммара, Бессу и Даллата, Викса и Дильну, Эйвена, невинных и виновных, все страдания на свете. «Я никогда не догадывался, насколько люблю отца, пока не увидел его лежащим на краю смерти. Может, я никогда и не любил его, пока он чуть не погиб». Эта мысль потрясла его — пока он не понял, что это подсказка Юстиции. И с этой мыслью он заснул. Он не мог убежать от них — слишком тяжела была расплата за каждую попытку. Каким-то образом он добрался до дома, он привез отца живым. На тот момент этого было достаточно, теперь он ничего не боялся, даже видений, даже сна.

Несколько дней отец спал мертвым сном, даже не шевелясь. Но на все вопросы о его самочувствии Сала неизменно отвечала:

— С ним все будет хорошо, он поправится.

«Поправится, — подумал Лэрд, — будет как новенький, вот только его левая рука вдруг куда-то подевалась. Он никогда не забудет своего сына, который шатался как пьяный и рубил дерево, как младенец. Это я отнял его руку. Дело не в том, что именно я махнул топором, отрубая ее — Господь знает, в этом нет моей вины, — а в том, что именно из-за меня дерево упало не в ту сторону. Из-за меня оно запуталось в ветвях других деревьев».

Он старался не винить в происшедшем Язона и Юстицию. «А ведь это они слали мне сновидения о гибнущих отцах, это из-за них я так перепугался, что всю ночь пролежал не сомкнув глаз, в результате чего мой отец все равно что умер». Может, это с самого начала входило в их планы? Может, они специально показали ему смерть Эйвена, чтобы он искалечил собственного отца? Но что тогда означает смерть Хума? Какие еще сюрпризы его ждут? Однако когда он так думал, ему становилось стыдно, поскольку только благодаря сну о путешествии Стипока в Небесный Град он продолжал двигаться вперед. Без помощи сна он никогда бы не привез отца домой.

Жители деревни чуть ли не на руках его носили. Лэрд, великий лесник, который спас жизнь своему отцу и, преодолев незнакомые чащобы, привез однорукого Эльмо домой. Медник все время обещал написать песнь об этом подвиге, тогда как остальные мужчины, которые раньше смеялись над Лэрдом, теперь обращались к нему с невиданным уважением. По сути, даже с благоговением: с почтенным трепетом умолкая, когда он входил в комнату, каждый раз спрашивая его мнение, как будто он обладал неизмеримой мудростью. Лэрд вежливо отвечал на эти знаки внимания — с чего бы это ему отказываться от их любви? — но каждая похвала, каждая почесть ранила его глубоко в сердце, ибо он-то знал, что заслужил скорее хулу, нежели хвалу.