участка Я. Ф. Фабрициуса В. И. Ленину отразились его тревоги о постановке медицинского дела в 7-й армии, в которой «комиссаром такого важного учреждения, как санитарный отдел армии состоит совершенно молодая женщина, ничего не имеющая с медициной, и за спиной которой врачам вполне легко злоупотреблять по службе»[1041].

Приведем выдержки из относительно позднего (30 ноября 1921 г.) документа – «Инструкции врачебным комиссиям по освидетельствованию военнообязанных граждан, призываемых и состоящих на военной службе». Рассматривая случаи симуляции болезней как данность, эта инструкция обязывала комиссии «…всегда… считаться с возможностью симуляции, т. е. воспроизведения каких-либо болезненных симптомов без применения для этого каких-либо искусственных средств механического, химического, лекарственного и т. п. характера, а также с возможностью действительного наличия болезненных симптомов, искусственно вызванных вышеуказанными средствами». Выслушивая жалобы призывников или красноармейцев, члены комиссии «менее всего веры» должны были уделять жалобам испытуемого на плохой слух[1042].

Любопытен следующий весьма неожиданный аспект деятельности комдезертир: многие доставленные туда дезертиры при осмотре оказывались серьезно больны. Такие арестанты прямо с гауптвахты отправлялись в больницы. Тем самым зачастую, как ни громко это звучит, им спасали здоровье и даже жизнь. Случались курьезы, например, в Петрограде некто Баринин пытался симулировать сумасшествие и был направлен на более тщательный осмотр, после которого у него выявили сифилис, и военной службы он все же избежал[1043].

Венерические заболевания, кстати, на осмотрах фиксировались весьма часто, что фиксирует переписка комдезертир. Нежелающими служить они «искались» не без умысла. Еще в 1916 г. генерал М. Д. Бонч-Бруевич отмечал, «что явление это носило стихийный характер и могло создать открытый торг как сифилисом, так и триппером…». Отмечая «национальные» особенности членовредительства, исследователь А. Б. Асташов отмечал, что евреи при самозаражении венерическими болезнями не пользовались услугами проституток, а переносили гнойную каплю из одного мочеиспускательного канала в другой, избегая тем самым риска заболеть сифилисом, ограничиваясь гонореей[1044].

По документам Петроградской ГКД прослеживаются случаи посылки на врачебную комиссию вместо себя заведомо больного человека. В 1920 г. был арестован некто Пешков, который, «не имея ни малейшего желания служить в Красной Армии», подкупил инвалида Белова сходить вместо него на приемную комиссию за 15 тыс. руб. Фотографию на своих документах Пешков заменил на карточку Белова, печать за 8 тыс. руб. ему нарисовал знакомый рабочий Алихович. Все участники преступления получили по десять лет тюремного заключения[1045]. Такой способ уклонения довольно широко применялся и ранее, став особо популярным в годы Первой мировой войны[1046].

Отдельной и серьезной проблемой было дезертирство партийных красноармейцев и отказы выступать на фронт по партийным мобилизациям. Главный большевистский печатный орган Петрограда справедливо вопрошал: «Если дезертирует коммунист, т. е. представитель партии… то какие силы и право могут заставить исполнять свой классовый долг… малосознательного крестьянина и рабочего, у которых личный интерес опасения за свою безопасность и благополучие семьи стоят выше классового сознания?»[1047] Адресаты этого выпада понятны, а видеть здесь некое оправдание дезертирства «крестьянина и рабочего» и, следовательно, недопустимую для официальной газеты чувствительность и мягкотелость нельзя, так как «малосознательные» данное издание не читали. В связи с этим показательна статистика приговоров ВРТ Балтфлота за март – июнь 1920 г. За этот период за дезертирство было осуждено 27 членов РКП(б), что составило 21 % от всех осужденных трибуналом за данное преступление[1048]. Запрос из комдезертир немедленно поступал в парторганизацию арестованного, он лишался членства. Таковых клеймили на судах в военных частях в назидание остальным и для недопущения дискредитации партии: беглец-предатель позорит «звание партийного человека коммуниста… подлежит строгому наказанию»[1049]. В инструкции по перерегистрации членов РКП(б) Петроградской организации перечислены причины для исключения из ее рядов, и под № 2 там значилось дезертирство[1050]. Своеобразную выгоду можно было при желании найти и здесь, ведь мобилизация и близость фронта «дала отсев шкурников из партии», очищала ее ряды от случайного и недостойного элемента[1051]. Уже 2 апреля 1922 г. М. В. Фрунзе на XI съезде РКП(б) огласил принятое единогласно постановление совещания военных работников, где, в частности, было отмечено: «XI партсъезд единодушно подтверждает необходимость действительно полной мобилизации коммунистов соответственных военно-призывных возрастов… Необходимо проводить всю, и в том числе наиболее передовую, коммунистическую молодежь через ряды армии. Партийное общественное мнение должно беспощадно карать как худший вид измены всякую попытку молодых коммунистов уклониться от службы в Красной армии. Дезертиры-коммунисты должны караться трибуналом беспощадно. Те члены партии, которые содействуют неправильным и фиктивным изъятиям, подлежат строгой ответственности. Мобилизация коммунистов 1899, 1900 и 1901 гг. должна быть со всей тщательностью и полнотой доведена до конца, под ответственностью всех партийных организаций»[1052].

Как уже было отмечено выше, основными причинами дезертирства были тяжелые условия службы, нежелание участвовать в боевых действиях, а также необходимость поддержания хозяйства, возраставшая в периоды полевых работ и определявшая его сезонный характер. Все это накладывалось на утомление от многолетней войны. Современный исследователь В. В. Ситников отдал должное таким факторам, как политическая неопределенность, недоверие крестьян к агитаторам всех мастей, проведение продразверстки[1053]. Можно вполне согласиться с С. П. Оликовым, утверждавшим, что «корни дезертирства лежат в тылу», повальное дезертирство – это «следствие хозяйственной разрухи и необеспеченности семей красноармейцев»[1054]. В докладе на IX съезде РКП(б) Л. Д. Троцкий говорил о массовом дезертирстве при переброске частей с одного фронта на другой, при выдвижении из тыла на фронт как об обычном и легко прогнозируемом деле. Все это, по его словам, превращало потенциальное дезертирство в действительное[1055]. То есть мы можем полагать, что дезертирство «потенциальное» определялось широким комплексом объективных причин, справиться с которыми советская власть не могла в принципе. А вот на переходе этой возможности в действительность и необходимо было выстраивать мощные профилактические рубежи, не предотвращать, но ограничивать это поистине стихийное явление. Здесь многое зависело от активности, честности, расторопности местных работников, слаженности функционирования мобилизационной системы, транспорта, пирамиды комдезертир. Недаром заместитель председателя Высшей военной инспекции И. А. Данилов в мае 1919 г. среди основных причин угрожающих размеров дезертирства назвал самодурство, взяточничество гражданских и военных властей[1056].

Рассматривая причины бегства из военных частей, нужно в первую очередь говорить о факторах материальных, главным образом о недостатке продовольствия и совершенно неудовлетворительных казарменно-бытовых условиях. Псковский губернский военком М. Е. Сергеев 22 августа 1918 г. описал «несносные условия» службы: «Люди сплошь и рядом спят на голом полу, на грязных рогожах, что, конечно, не может не отразиться на духе красноармейцев»[1057]. По наблюдениям А. Рэнсома, главной причиной массового дезертирства было то, что и красных, и белых солдат «ужасно» одевали