незаконно использовавших эвакуацию[956]. Лица, не явившиеся на мобилизацию, приравнивались к дезертирам по постановлению ЦКД от 28 февраля 1919 г.[957] В одной из инструкций, составленных ЦКД в декабре 1919 г., к дезертирам были отнесены «все самовольно оставившие военные части, заводы, учреждения, предприятия, служащие коих объявлены мобилизованными постановлениями Совобороны, просрочившие разного рода отпуска и не явившиеся по мобилизации»[958]. Необходимо упомянуть декрет ВЦИК от 8 апреля 1920 г. «О комиссиях по борьбе с дезертирством» (см. Приложение 1), где давался подробный перечень лиц, подлежащих привлечению к ответственности за дезертирство, куда были отнесены бежавшие из части во время боя, бежавшие из части после оглашения приказа об отправлении на фронт, оказавшие сопротивление при задержании, бежавшие с казенным имуществом, дезертиры из числа лиц командного состава, перебежчики, дезертиры, объединившиеся в вооруженные банды, укрыватели, действующие организованной шайкой, изготовляющие и распространяющие фальшивые воинские документы, укрывающие дезертиров с корыстной целью, должностные лица, виновные в умышленном укрывательстве или пособничестве дезертирству. «Инструкция Народным Судам о порядке производства дел о дезертирах, их укрывателях, пособниках и попустителях» от 2 февраля 1921 г., составленная НКЮ и РВСР, определяла интересующее нас преступление как «самовольное оставление военнослужащими военной службы и уклонение от таковой». Оно подразделялось на побег, самовольную отлучку и уклонение от мобилизации или учета военнообязанных[959]. Побег классифицировался как оставление своей части или «места служения» на срок более шести дней («а при отсутствии добровольной явки и менее шести дней»), а также опоздание на службу без уважительной причины более шести дней[960]. К побегу приравнивался самовольный переход в другую часть или повторная отлучка. Отметим, что учет и регистрация дезертирующих были серьезной проблемой, зачастую само воинское подразделение не могло указать, когда бежал тот или иной красноармеец.

Любопытные замечания в адрес задержанного дезертира поступили в Петроградскую УКД из местного военного комиссариата: «Товарищи! Упоминаемый в вышеуказанном сношении дезертир Алексей Любищев не достоин называться даже позорным именем „дезертир“. Он прямой белогвардеец. Товарищи! Он крупный буржуй, он миллионер… Он со своим отцом и 2-мя дядями, имеющий в Питере до 40 домов, три или четыре лесопильных завода способен защищать интересы пролетариата[?]»[961]. Действительно, если Красная армия есть армия классовая, то даже «звание» дезертира из рабоче-крестьянских рядов еще нужно заслужить, хотя бы и пролетарским происхождением. В декабре 1918 г., уже после мобилизации жителей Талабских островов (Псковская губерния), которые славились своим резко отрицательным отношением к советской власти, им было отказано в высокой чести службы в Красной армии. Их, только что призванных, по распоряжению Псковского УВК «для исправления и усвоения принципов Советского правления» отправили на принудительные работы в тыловое ополчение[962]. Судя по дальнейшей истории талабцев в 1919 г., исправления, как его понимали власти, в их рядах не произошло.

В просмотренных военных сводках по Петроградской губернии термин «дезертир» впервые встретился лишь в сводке от 1 сентября 1918 г.: «Красноармеец Сводного батальона при Гатчинском уездном комиссариате по военным делам Ефим Шитиков позорно убежал с караула во время осадного положения Гатчины», в связи с чем УВК просил все части и организации не принимать дезертира, а задержать для придания суду военного трибунала[963]. Два месяца длилось следствие по делу бежавшего красноармейца 1-й Великолукской крепостной роты С. Аверченкова, арестованного 18 сентября 1918 г. Основным мотивом дезертирства была поездка «за хлебом», который до этого в указанной части не выдавался два дня. Серьезным обвинением было и то, что он унес с собой винтовку, «…так как не знал, куда ее сдать», но, вернувшись в роту, вернул ее ротному командиру[964]. Посидев во время следствия в тюрьме, Аверченков был все же освобожден, основания для этого из дела не ясны. Призыв пяти возрастов в Псковской губернии осенью 1918 г. в период полевых работ вызвал массовое недовольство крестьян. Имели место и случаи силового сопротивления. Жители трех волостей Порховского уезда собрали митинг и сорвали работу мобилизационной комиссии, которая вернулась без единого новобранца. В сентябре 1918 г. на станции Сущево (Новоржевский уезд) начались волнения среди мобилизованных в момент отправки на фронт, в результате чего значительная часть из них разбежалась[965].

Говоря о перебежничестве как об одном из типов дезертирства (причем наиболее преступном), отметим, что на первый план здесь выходило «нежелание сражаться и огромное желание выжить»[966]. В особенности это касалось красноармейцев, происходящих из западных уездов Петроградской и Псковской губерний, которые были временно заняты белыми формированиями. Среди 89 дезертиров, сдавшихся в неделю добровольной явки (27 мая – 3 июня 1920 г.) в Ямбургском уезде, 28 были перебежчиками к белым[967]. 19 мая 1919 г. И. В. Сталин в телеграмме В. И. Ленину сообщил, что «полк в две тысячи штыков со своим штабом открыл фронт на левом фланге под Гатчиной… и… перешел на сторону противника»[968]. Была у этого явления и несомненная политическая подоплека. Наиболее массовыми примерами этого на Северо-Западе были переходы отрядов С. Н. Булак-Балаховича и Б. С. Пермикина, части Чудской флотилии во главе с ее начальником Д. Д. Нелидовым. Интересен взгляд члена Северо-Западного правительства Н. Н. Иванова, приведенный в его изданных в Берлине воспоминаниях «О событиях под Петроградом в 1919 году» (Б. г.): «Весьма была любопытна психология русского воина, вчера красного, сегодня белого, назавтра, нередко, опять красного, потом вновь белого. Некоторые переходили как гуляли – словно у большевиков была одна деревня, а у нас другая»[969].

По заключению Высшей военной инспекции на середину 1919 г. по семи округам республики «общее количество уклонившихся, дезертиров и неправильно забракованных составляет не менее, а вернее, более 1 000 000 человек»[970]. С начала 1919 г. по середину 1920 г. по стране было зафиксировано около 3,4 млн случаев дезертирства[971]. О. Файджес писал о 4 млн дезертиров Красной армии за годы Гражданской войны[972]. А. Улам определил их численность как 2,5 млн человек[973]. Авторы коллективной монографии «Черная книга коммунизма» насчитали более трех миллионов дезертиров Красной армии за 1919–1920 гг.[974] Еще от полутора до двух миллионов дезертиров смогли избежать поимки. По сведениям Г. Ф. Кривошеева, за всю войну было «выявлено» 2846 тыс. дезертиров, из них 837 тыс. задержано[975]. Всю последнюю категорию автор статьи отнес к задержанным при облавах, что неверно, так как облавы были лишь одним из многих способов извлечения дезертиров, что было показано выше.

Дезертирство призывников, наряду с далеко не совершенной организацией призыва военнообязанных, их подготовки и отправки по назначению, было ключевой проблемой комплектования Красной армии. В одном из докладов Главного командования