Кузина Амелия – крупная женщина, весом не менее семнадцати стоунов, у нее как минимум три подбородка и громадная грудь, а еще большие, печальные, коровьи глаза. Я даже представить себе не могу, как кузен Фрэнсис может осуществлять свои супружеские права среди всего этого жира, но я слышал, что у него в разных частях города есть любовницы. Нью-Йорк удобен для тех, кто хочет иметь содержанок, и для того, что американцы называют „домá“. Проституткам не разрешают искать клиентов на Бродвее: они могут только проходить там быстро и опустив глаза – зрелище любопытное. Их называют здесь „уличные девки“, и если они находят клиента, то заводят его в какой-нибудь проулок, куда не заявляется полиция. Потом есть места, которые называются „концертные салуны“, классической музыки ты там не услышишь, но зато джин льется рекой, а еще есть танцевальные дома, где танцорки – сущие отбросы общества».

Я пытался описать ему все это так, будто своими глазами видел все эти места, но на самом деле только слышал про них от кузена Фрэнсиса как-то вечером, когда женщины ушли из столовой, а он с удовольствием принялся за свою вторую бутылку портвейна. Он предостерег меня от посещения таких мест, поскольку там процветают воровство и всякие болезни.

«Но тебе бы здесь понравились азартные игры, – писал я Дерри. – В штате Нью-Йорк они под запретом, но никто на это не обращает внимания, а меньше всех – полиция. Игорные дома есть всего в одном квартале от Бродвея, а еще их много в Ист-Сайде – в Боуэри, квартале, где живут бедняки. Самая популярная игра в Америке – фараон. Игорные дома высшего класса обычно не жульничают, там роскошная мебель, а прислуживают тебе любезные чернокожие, большинство из них – бывшие рабы с юга. О боже мой, эта Гражданская война! Это вторая тема для бесед после импичмента президенту Джонсону. К слову, об импичменте; слушать, как кузен Фрэнсис непрерывно твердит об угрозе конституции, еще хуже, чем если бы тебя принуждали читать о новейших планах Вестминстера провести парламентскую реформу. Но я не хочу сказать ничего дурного в адрес кузена Фрэнсиса, гостеприимством которого пользуюсь, и думаю, если он станет моим тестем, то мне придется привыкнуть ко всем его скучным речам о политике».

Ответ Дерри на мое пространное письмо о семье Сары, уличных девках и фараоне прибыл вскоре после того, как я сделал Саре предложение.

«Касательно Маргарет, – начал он на принятый у адвокатов манер, – тут ясно как божий день, что она ревнует к Саре, но не потому, что она занимает такое важное место в голове Фрэнсиса. Ты иногда бываешь очень туп, лорд де Салис.

Касательно кузена Фрэнсиса и кузины Амелии: как две такие жуткие особи могли породить Чувственную Сару? Что представляет собой ее брат? Поскольку ты его не вспоминаешь, я предполагаю, он живет не дома – учится в Гарварде, или как там у них называется их колониальная имитация Оксфорда.

Касательно твоей страсти: ты всегда был подвержен невероятным прихотям. Я считаю эту черту частью твоего обаяния, но, откровенно говоря, Патрик, – ты ведь не всерьез рассматриваешь эту странную идею – жениться на американке? Жениться, когда тебе всего двадцать три, – мне кажется, это ужасная трагедия, при этом ты ведь не в моем положении и не женишься ради денег. Кстати, моя последняя богатая наследница уехала в Англию и теперь обручена с каким-то ничтожеством по имени лорд Джордж Суиндон-Каннингам. И потом, если уж тебе приспичило жениться в двадцать три, то почему на американке? Опять на тебя оказывает влияние эта твоя мачеха, или я полный идиот. Но я не скажу ни одного дурного слова о Маргарет, поскольку если она возражает против твоего интереса к Саре, то мы с ней союзники. Да, судьба создает странные супружеские союзы… Кстати, постельные вкусы американок, кажется, весьма забавны, хотя если Господь так распорядится, что я женюсь на американке, то я первым делом заткну ей рот кляпом, чтобы она меня не отвлекала. Американский акцент выбивал бы меня из колеи, к тому же американские женщины всегда такие деспотичные, я не исключаю, что они, лежа на спине и разведя ноги, дают руководящие указания своему избраннику. Бога ради, возвращайся в Англию, прежде чем ты сделаешь какую-нибудь глупость. Твой и проч. Дерри».

Меня его письмо позабавило, но и взбесило. Ссылки на Маргарет меня не расстроили, потому что Дерри всегда говорил про нее всякие глупости, но его замечания об американских женщинах (которые, пусть и опосредованно, затрагивали и Сару) просто вывели меня из себя. Я до того разозлился, что даже пожаловался Маргарет: Дерри, мол, в пух и прах раскритиковал мою идею жениться на американке.

– А что он, черт его дери, скажет, когда узнает, что я уже обручен? – мрачно проговорил я.

– Он привыкнет к этой мысли, – резко бросила Маргарет и добавила более мягким, убедительным тоном: – Я ведь в конечном счете привыкла, так почему бы и ему не привыкнуть? Признаю, некоторое время я думала, что тебе не следует жениться на Саре, но теперь…

Настроение у меня улучшилось.

– Ты правда одобряешь?

– Да. – Она помедлила, прежде чем проговорить с большей уверенностью: – Да, одобряю. Некоторое время я колебалась, но теперь уверена: это к лучшему. Вполне уверена, – повторила она, словно на этот счет оставались еще какие-то сомнения, а потом улыбнулась и добавила: она жалеет, что была резковата со мной в последнее время.

Я тоже улыбнулся. Ничто не могло порадовать меня больше, чем это ее признание, – теперь мы снова можем быть друзьями. Когда она увидела, что я повеселел, то попыталась меня утешить:

– Вот подожди, увидишь, что следующее письмо Дерри будет полно поздравлений. Он с тобой не станет ссориться.

Она, как всегда, не ошиблась, но я провел много тревожных дней в ожидании его вердикта, а когда письмо от него пришло, то даже боялся его открывать.

«Прими мои поздравления, – любезно писал он. – Твоя скорость застала меня врасплох, но брак с Сарой явно для тебя слишком искусителен! Я только надеюсь, ты не собираешься оставаться в Америке до своей свадьбы в следующем июне. Теперь, когда вы обручены, она определенно не удерет с другим обожателем, так почему бы тебе какое-то время не побыть дома? Не забывай, что разлука только укрепляет чувства, или, если говорить вульгарнее, воздержание (конечно, умеренное) делает нас тверже (надеюсь, ты понимаешь многозначность слов). Если ты вернешься на Рождество, подумай, как бы прекрасно мы смогли провести время в Вудхаммер-холле! Ты же знаешь, как я всегда хотел увидеть Вудхаммер. Здесь я завершаю. Извини за короткое письмо, но мне нужно подготовить речь к завтрашнему дню, а я уже сжигаю полуночное масло. Мои наилучшие пожелания будущей леди де Салис. Твой и проч. Дерри».

Все это было прекрасно, но, придя в себя после испытанного облегчения, я впал в растерянность. Честно говоря, идея провести Рождество в Вудхаммере казалась соблазнительной, потому что Америка уже стала мне надоедать. Но я не представлял себе, что смогу оставить Сару. Прежде всего я не хотел покидать ее, но дело обстояло еще сложнее. Точнее было бы сказать, что я боялся выпустить ее из виду. Да, она меня любила, но при ее очаровании и соблазнительности легко могла ускользнуть из моих рук, несмотря ни на какие обручения. Даже если бы я вернулся в Англию на самое короткое время, Сара могла пенять мне потом: «Ты же бросил меня – уехал. Значит, не очень сильно любил. Как же ты можешь обвинять меня в том, что я выбрала другого?»