— Олег, не уподобляйся скотам, — сказал Столяров, вынимая пистолет. — Артефакт у нас, мы можем ехать.

— Пожалуйста… — обронил мародер, с трудом разлепив пересохшие губы.

— Он должен остаться здесь, — возразил Гарин. — У этой самой двери. Чтобы люди видели, чего им будет стоить «колокольчик». Это не жестокость. Я просто хочу предупредить других.

— Дружки Шумера соберут его в корыто и вынесут на помойку, вот и все. Этот бизнес тебе не остановить. А сколько еще таких мест в Москве и сколько таких засад? Поедем, Олег, скоро ночь наступит.

— С-суки! — с присвистом выдохнул Шумер. — Твари… Убейте меня, вы же обещали! Вам трудно? Обещали же… Или уйдите, оставьте меня. Я сам. Я пока еще смог бы. Отваливайте! Не уйдете, да? Суки поганые… Вас будут искать по всей Зоне, учтите. Когда Кенс узнает, что со мной случилось…

— Кто?! — вскрикнул полковник. — Как ты сказал — Кенс?!

— Вам капец, падлы. Гриша вас уро-о…

У мародера вдруг отвалилась нижняя челюсть. Он болтал сухим языком, издавая гортанные звуки, но говорить уже не мог.

— Олег, слушай его! — бросил Столяров. — Выжми из него хоть что-нибудь! Григорий Кенс, да? Да?! Кто он такой, где его искать? Хотя бы намекни, просто подумай об этом! И потом я тебя застрелю, слово офицера.

Шумер кивнул и на подкосившихся ногах упал в сторону по диагонали, будто карточный домик. Его голова ударилась о стену, и шейные позвонки, уже хрупкие, пораженные процессом деградации, отчетливо хрустнули. Перед смертью его лицо, обвисшее, как сползающая резиновая маска, осветилось блаженством.

— Он мертв, — промолвил Гарин.

— Ты что-нибудь успел?..

— Я не смог пробиться. Там сплошной ужас, и больше ничего. Но-о…

— Говори! — потребовал Михаил.

— Это скорее всего тот самый Гриша Кенс, о котором ты думаешь. Шумер слышал, что их пахан — из старых комитетчиков. Я считаю, этого достаточно. Таких совпадений не бывает.

— Но Кенс отсюда уехал… — проронил Столяров. — Оставил здесь тайник… Ключи передал мне. Разрешил пользоваться… Его давно уже нет в Зоне!

— Значит, есть, — ответил Олег, снимая «венец».

— Вот это номер… — Михаил поправил под мышкой «колокольчик» и озадаченно огляделся. — Такого я не ожидал.

— Может, твой Кенс и «крот» в СБУ — это и один и тот же человек?

— Он не мой! — недовольно произнес Михаил. — И он уволился раньше, чем украли документы.

— А вообще у него был доступ к отчетам по Припяти?

— Вполне вероятно.

— Ну тогда… чего же ты печалишься, полковник? Ведь мы сами его искали.

— Но нашел-то он нас. Не просто нашел, а обеспечил оружием и продуктами. И-и… — Столяров раздосадованно покачал головой. — Мы слишком много трепались в его подвальчике.

— Ты думаешь, там была прослушка?

— Если Кенс играет против нас, то я бы на его месте не стал упускать такую возможность.

— Выходит, ему с самого начала было известно, что мы его ищем, что у нас есть «венец» и что мы живем в моей квартире… — перечислил Гарин. — Есть ли хоть что-нибудь, чего бы он про нас не знал?

— Конечно, Олег. Есть кое-что, чего ты и сам о себе не знаешь.

Когда гвозди пронзили его ладони, Гарин не испытал ничего, кроме удивления. Любой бы удивился, увидев здоровенное четырехгранное острие — настолько ржавое, как будто до Олега металл впитал кровь по меньшей мере тысячи жертв, — возникшее там, где еще недавно изгибалась линия судьбы. Довольно хреновой, надо признать, судьбы. Не менее удивительным было то, что Гарин совсем не чувствовал боли. Да и крови было куда меньше, чем обычно при ранениях подобного типа. Хотя все ранения подобного типа Олег, пожалуй, видел лишь по телевизору, как правило, поздно вечером на Страстной неделе. И только в тех случаях, когда не успевал переключить канал.

Гарин озадаченно перевел взгляд с одной пробитой ладони на другую. Он бы и лоб почесал, если бы не опасение выколоть себе глаз торчащим наружу пятидюймовым штырем.

«Останутся шрамы, — не к месту подумал Олег. — Даже если вытащить железки, не повредив ничего важного, шрамы останутся на всю жизнь. Кстати, где я?»

По всему выходило, что он лежит на спине в положении «ноги вместе, руки в стороны» на холодной кушетке в комнате с белыми стенами и фиолетовым светом, льющимся с потолка. Хирургическое отделение? Похоже на то. Хотя холодно здесь, как в реанимации. А он, кажется, в одних трусах. Гарин облизнул губу и почувствовал солоноватый привкус.

— Что за дела? — хрипло спросил он и вдруг завопил. — Ай-й-й-й-о-о-О!

То ли непонятное оцепенение понемногу отпускало его, то ли в ступнях было куда больше нервных окончаний, чем в ладонях. На этот раз боль была ослепляющей. Олег услышал звук, с которым железные штыри прошли сквозь кости — как будто вилкой с нажимом провели по фарфоровой тарелке.

— Что за, мать вашу, дела! — прокричал Гарин, закатывая глаза.

— Тихо, тихо, — ответили ему. — Все уже позади, не надо орать.

— Кто здесь? — Олегу показалось, что ответ прозвучал откуда-то сзади. Он попытался запрокинуть голову, но не смог этого сделать. От усилия у него лишь потемнело в глазах. Пробитые гвоздями конечности тоже отказывались повиноваться. — Кто здесь? Эй!

Ему никто не ответил. Гарин не видел свои ноги, потому что не мог изменить положения головы. Шея не сгибалась ни вперед, ни назад. Однако полностью парализованным Олег не был. Он мог двигать глазами, шевелить языком и губами, говорить… Было бы с кем!

— Скажите хоть что-нибудь! — взмолился он.

Без толку.

— Да чтоб ты сдох, урод!

И снова никакой реакции. И мольба, и брань одинаково не действовали на невидимого собеседника… если, конечно, он все еще был в комнате. Гарин слышал позади тихий звук, то ли человеческое дыхание, то ли шелест бумаги, но его источником мог быть какой-нибудь работающий прибор, а то и обычный сквозняк.

Боль уходила. Вилка больше не скребла по фарфору, значит, ржавые штыри по-прежнему выпирали из его раздробленных костей, однако боль уходила из ран поразительно быстро. Как вода из пробитого ведра. Или как кровь. Может, именно кровопотерей объяснялось странное отсутствие чувствительности? У него отнимались ноги, в этом все дело?

За неимением альтернативы Олег снова уставился на свои руки. На левую, затем на правую. Торчащие из ладоней острия выглядели ужасно, но, как ни странно, не причиняли уже ни боли, ни даже дискомфорта. Да и крови почти не было. То есть на коже ее не было вообще, а та, что осталась на гвоздях, терялась среди напластований старой ржавчины. Может быть, на тыльной стороне ладоней… Гарин попытался хоть немного повернуть голову, а когда это не удалось, еще сильнее скосил глаза. Не вывихнуть бы!