Они пожали друг другу руки, а потом Сент просто сказал:

— Скоро увидимся, — прошел к двери, закрыл ее за собой и исчез…

Дик остался один. У него захватило дух.

Многое предстояло исследовать в этой пещере Аладдина, но он был слишком возбужден, чтобы оставаться на одном месте, и лишь беспокойно расхаживал туда-сюда минут двадцать, пока не вошли покупатели. Он судорожно втянул в себя воздух, но потом у него отлегло от сердца — это были всего лишь две американские туристки, не причинявшие особого беспокойства. Он удивился, обнаружив, что оставался совершенно спокоен.

— Это настоящее? Я хочу сказать…

— Здесь все настоящее, мадам.

— Я хочу сказать — не репродукция?

— Конечно нет, мадам.

— По-моему, цена очень высока.

— Такую уж проставили, мадам.

— Какого времени эта вещь?

— Боюсь, не смогу сказать — я только начал здесь работать.

— Ну, я-то знаю достаточно, чтобы меня не надули. Если при такой цене это не восемнадцатый век, то подделка.

— Что ж, наверняка так оно и есть, но если бы вы соблаговолили вернуться через час, то мистер Сент смог бы вам сказать точно.

— Нет. А впрочем, что ты думаешь, Сэди?

И они ее купили!

Потом явилась пожилая душка в шубе. Вернулось ли из чистки ее бриллиантовое кольцо? Он затрудняется сказать? Гм, вот незадача. Она негромко фыркнула перед тем как уйти. Следом явился изможденный мужчина в водолазке, с засаленными волосами, который просунул внутрь свой нос, дернулся и сказал:

— Луи здесь? Нет? Передайте ему, что у меня есть для них сапфиры, — Джеки Баур, он поймет. — Посетитель дернулся и исчез.

Средних лет, бесцветно одетая, очень невзрачная женщина хотела знать, откуда эта миниатюра, потому что она так сильно напоминала ей о матери. Дик приободрился: сюда можно принести книгу или газету; здесь есть все необходимое, чтобы приготовить чай; создать себе мало-мальские удобства будет несложно.

Когда время стало тянуться медленно, он приступил к исследованию. Драгоценности, антикварные вещи, пожелтелая картина на выставочном стенде в приглушенных караваджиевских тонах мало что ему говорили. Шелковые старинные персидские ковры — во всяком случае, так выглядевшие и, как он полагал, возможно, шелковые. В маленьких выдвижных ящичках хранились мелкие вещицы для туристов, завернутые в ткань, — для пополнения, как он догадался, витрин. Ящик с чистящими средствами, шкаф со старыми каталогами распродаж и аукционов, ящик с маленькими инструментами для точных измерений и калибровки, пакетики с наклеивающимися и привязывающимися ярлычками, пара луп, которые он попробовал вставить себе в глаз и не слишком в этом преуспел. Какие-то сильно пожелтелые инструкции насчет того, что делать в случае пожара. Он поглазел на современное столовое серебро, и оно нагнало на него скуку: весь по-настоящему хороший товар, понял Дик, спрятан от посторонних глаз.

Прежде чем вернулся Сент, он сбыл еще одну вещь — кружку для крещения младенцев.

— Ну, что я вам говорил? — спокойно сказал Сент. — Отработали свою зарплату, и безо всяких хлопот.

Уже перед самым обедом зашел пожилой мужчина: большое гладкое усатое лицо с римским носом, обилие жестких седых волос за высоким коричневатым лбом, усы, сигара. Он был одет в мешковатые серые брюки и просторный пиджак из грубого твида с огромными карманами, очевидно набитыми всяким хламом. Незнакомец посмотрел на Дика безразлично, но добродушно.

— Привет, Луи, — непринужденно сказал Сент. — Это Ричард, мы обрели его, или он обрел нас, мы пока еще не разобрались. Все в порядке?

— Все в порядке. — Лишенный какой бы то ни было манерности, нарочитости, очень уравновешенный, Дик почувствовал, что приключение из «Тысячи и одной ночи» заканчивается безо всяких проблем, хотя и разочаровывающе прозаично…

Ван дер Вальк, сидевший в своем новом кабинете, со смешанными чувствами поглядывал на прибранный письменный стол и, как уже стало привычным при возникновении какой-то путаницы, записывал свои соображения в блокнот. У него было несколько блокнотов, от маленького, покоившегося в кармане, до толстого настольного календаря в переплете из искусственной кожи, куда он записывал свои тезисы. Большинство же из них представляли собой школьные тетради. Он с любопытством посмотрел на тот, что поменьше, как будто там-то и был ключ ко всему, — карманный дневник за 1963 год, полный полезных советов для инженеров-электриков, на обложке которого значилось: «Technische Bureau Zijlstra, Dordrechtsekade 81 Alphen a. D. Rijn»[33]. Как это могло к нему попасть? Заляпанные страницы в разводах от дождя — оттого, что их перелистывали на улице, жирные — оттого, что на них писали, закусывая сандвичем, и до тревожного часто — в пиве — результат телефонных звонков, сделанных из кафе. Все они были полны телефонных номеров, чье назначение давно забыто, стенографических записей, сделанных на месте события, которые, по прошествии двух недель, не мог расшифровать даже он сам, и бытовых типа: «Свитер А., забрать из химчистки».

А эти тетрадки… ядовитые пластиковые обложки в клеточку, наподобие кухонных клеенок или занавесок для душевой; в последнее время, по его наблюдениям, они считались последним писком моды — с эдакой претензией на эстетство. Сюрреалистические бабочки на обложках стали с недавних пор в Голландии повальной манией. Тетрадки, как это бывает с детьми, поначалу содержались в чистоте и порядке, каждая — для своей, точно определенной цели, но по прошествии недели нужная непременно забывалась дома или ее в нужный момент не оказывалось под рукой. И тогда отрывочная информация по текущему расследованию оказывалась лежащей вверх тормашками в «Управлении ведомством» или попадала в стройные тезисы официального доклада, с которым ему предстояло выступить в ближайший уик-энд. В записях появлялись приводящие в замешательство Ван дер Валька инородные элементы (парафраз несомненно интересных, хотя и велеречивых замечаний профессора Гриммейсена по поводу инфантильного поведения, согласно которым некоторые умозаключения доктора Саммерса из Балтимора становились скороспелыми).

В совокупности же — удручающая коллекция, которой самое место в ранце расхлябанного двенадцатилетнего подростка, но уж никак не в этом солидном здании, относящемся к министерству социальных вопросов в Гааге. Так же как и к нему самому. Взяв одну из тетрадок, Ван дер Вальк пролистал ее до чистой страницы и написал: «Гордость». Он был человеком с подмоченной репутацией и шел извилистыми путями, но достиг вершины, которая десять лет назад показалась бы такой же недосягаемой, как Южный полюс. Он подумал об этом и записал: «Южный полюс».

Тот самый Южный полюс, который в детстве представлялся ему шершавой конусовидной колонной, наподобие дамракского военного мемориала в Амстердаме, и, подобно сему достойному сочувствия объекту, основательно загаженной морскими чайками. Это было новое, но скверное здание в бурлящем, шумном квартале — вытянутый белый прямоугольник, вроде поставленной вертикально цветочной коробки с громоздкими стойками, расходящимися у основания для придания ему призрачной устойчивости.