— Справишься, куда ты денешься. А чем я как целительница нехороша? Я уже привыкла. Пираты малость уважают, опасаются, что верную слабость нашлю.

— Они больше твоего клинка опасаются. Ты б хоть для вида иногда с лекарствами ковырялась. Собственно, импотенции они тоже побаиваются, поскольку в умения дока весьма верят.

Эле усмехнулась:

— Ну и какой смысл притворяться? Бродягам нашим все едино: с правой руки врежут, левой оторвут или наоборот…

Флотские заорали, Эле подскочила.

— Что-то рано шпионы обратно плывут.

Обессилевшие разведчики валялись на песке и жадно хлебали воду из баклаг.

— Худо, — наконец выговорил Крючок.

— Да уж догадались, — проворчал Лампус. — Что, пробоина?

— Нет, сидит на мели легко. С виду цел, — Крючок сел и принялся вытряхивать песок из волос. — Мы уж обрадовались. С юта конец полощется. Влезли на кастл[9]… А там мертвяки. И магия явная…

Взобравшись на борт, разведчики увидели труп. Ничего особенного в этом не было — и на кораблях, и на суше Крючок с товарищами видели немало смертей. Разведчики изъяли у мертвеца явно ненужный ему шеун и двинулись дальше. Настораживали пятна черной крови на палубе. Их было многовато. У борта обнаружился еще один мертвец — с содранной с лица кожей. Это уже было серьезнее — в Дисциплинарном Кодексе Флота подобные мрачные шуточки относились к «дарковскому дикарству» и не одобрялись. Потом разведчики увидели мертвеца-капитана. Этот стоял у штурвала. В роскошном дублете, с наградным мечом у пояса. С лица кожа до самых костей снята. Мертвяк улыбнулся гостям и рукой на мачту указал. Безмолвно, но понятно. «Живо паруса ставить, медузьи дети». Разведчики мигом решили, что втроем им с парусом когга не управиться, да и капитан как-то мрачноват. В общем, Крючок с товарищами решили, что разумнее отступить.

— Это что ж, вы на «Бродячем Шкипере» побывали? — после некоторого размышления вопросил Лампус. — Так «Бродячий», к вашему сведению, вообще драккар. И чего ему от Птичьего архипелага сюда тащиться? Мертвяков испугались, девчушки несмоленые?

— Обижаешь, — Крючок вытер рот. — «Бродячего» я у Кау самолично видел. Дважды. Чего его бояться? Мы тогда жертву принесли, никакого худа не случилось.

— Ты, Лампус, чего жухаешь? Мертвяки… — Креп сплюнул. — Да кого ими напугаешь? Бочечку разве. Там вся палуба в кровище. В черной. Ядовитой. Сразу видно, дарковская. Я вот пяткой влез, и клеился. Вот, гляньте… — моряк задрал ногу.

С пятки пришлось смыть налипший песок. Все столпились, разглядывая пострадавшую конечность. Пятка была мозолистая, вроде копыта. Но крови, ни черной дарковской, ни нормальной человечьей, видно не было.

— Смылась, — с некоторой растерянностью сказал Креп. — Плыли долго.

Флотские сказали бородачу, что думают по поводу пятки и ядов дарковских. Ходившие в разведку в один голос заорали, что кровь была, прям ступить некуда. И вообще там мертвяков полный трюм, по смраду сразу видно. Забрался на проклятый богами когг дарк-колдун и всем лица объел. Небось оборотень. Известное дело, он и за штурвалом стоял.

— Заткнулись все! — взревел Лампус. — На когге команда рыл в тридцать, не меньше. Любой оборотень обблюется столько щетины и бород жрать. Кто пойдет?

Герои Севера переглядывались.

— Так мне с Бочечкой идти?! — Лампус ухватился за топор. — Совсем ослабели, герои Севера обфруханные?!

Бочечка на всякий случай завыла…

Тянули жребий. Эле удавила поползновения мужского шовинизма в зародыше, но задетые за живое флотские начали скандалить между собой. Пришлось тянуть новый жребий. Теперь начала яростно возражать Эле, а Мин вообще онемел от злости. Даша напомнила, что ассистент дока вообще-то она, а кое-кто толком плавать так и не научился. В общем, когда «штурмовая группа» вошла в воду, Лампус сказал:

— Малек остался. Доплыть и там подохнуть. Иначе вечно порциями туда-сюда шастать будем.

Док крякнул, косясь на Ашу. Дуллитла смущала ответственность и драные подштанники. Все-таки воспитание сказывается.

— Давай мне дагу, — сказала Даша мужу. — У корабля отдам.

Костя заворчал. Понятно, умнее потонуть, но с честью и полным комплектом железок.

Тонуть никто не пожелал. Плыли себе потихоньку, морально готовились. Для Крючка это был уже третий рейс за утро. Кстати, здоровяк Маяк плавал ничуть не лучше Кости, и лохматый не комплексовал.

Когда отдыхали на отмели, Даша шепнула мужу:

— Флот, флот… А в абордажных командах вечно именно мы оказываемся.

— Ну, я же тебя первый раз на пароме увидал. Судьба, — с некоторой грустью заметил лохматый.

— Вы чего там шепчетесь? — поинтересовался Лампус. — Если по колдовству что почуяли…

— Не, штаны трут и клинки съезжают, — не очень умно оправдался Костя.

— Эх, молодость, — Лампус пригладил волосы у залысин. — Ну, двинулись, что ли? Пока Крючок вовсе не задрожал.

— Да я уже полдня плаваю, — огрызнулся разведчик. — Не рыба небось. А капитан ихний нас манил. Вот саксаном[10]своим клянусь.

— Клинок у тебя известный, — проворчал Лампус. — Сейчас и глянем, кто кого там манит.

Вообще, до корабля оказалось дальше, чем выглядело с берега. Даша и сама порядком устала, Костя, очевидно, вымотался, да и остальным было не очень…

Вблизи когг оказался довольно крупным судном, крутобоким и даже несколько пузатым. Напомнил Даше виденные когда-то в кино каравеллы, только когг был победнее: мачта одна и всякие украшения и загадочные финтифлюшки отсутствовали. Но надстройки с зубцами-укрытиями впечатляли.

Штурмовая группа с облегчением ухватилась за полощущийся в воде канат.

— Точно — постройки второго десятка, — пропыхтел Лампус.

Остальные разведчики молчали, прислушиваясь…

Плескала волна, скрипели наверху снасти. Покачивалась у темного борта любопытная маленькая медуза. Села на борт чайка, рассмотрела качающихся под кормой людей.

— Значит, я первый. Следом лорд Дул, — пробормотал Лампус. — Ашка-то сама влезть сможет?

— А чего б я плыла? — обиделась девушка.

— Да вас разве поймешь? — пробурчал предводитель флотских и полез наверх.

Вообще это оказалось непросто — Даша не без труда карабкалась по жесткому канату. Но Костя подталкивал с тылу, а док уже добрался до борта — с него капало прямо на голову. Даша подумала, что с одеждой лекарских нужно что-то решать. Совершенно пообносились. Потом до ноздрей докатилась сладковатая вонь разложения, а предплечья заболели вовсе невыносимо…