— Ну а теперь ты нам все расскажешь.

Голос у Вальдемара спокойный, но властный. В нем слышится угроза и готовность в случае чего снова пустить в ход кулаки.

Экенберг садится на диван рядом с Карлссоном и протягивает тому рулон туалетной бумаги, принесенный им только что из ванной комнаты.

— Расскажите нам всю правду. Йерри мертв и уже ничего не сможет вам сделать, — говорит Юхан, наклоняясь вперед в своем кресле.

Юнас Карлссон прокашливается, смотрит куда-то вверх и начинает говорить с кусочком бумаги, приложенным к разбитой губе.

— Йерри уже был на празднике, когда я приехал туда. Я думаю, он явился к Фогельшё не один. В половине второго ночи он захотел домой, в город, и я предложил ему подвести его и остальных. Мы пошли на парковку, где стояла машина. Вечеринка уже заканчивалась. Фредрик взял с собой тех, кого хотел, и увел их в замок, где праздник продолжился. Мы не принадлежали к числу избранных.

— То есть вы с Йерри были друзьями?

— Я был одним из многих в его свите. Друзей у Йерри не было. Он мог внушить человеку мысль, что тот его друг, это так. И я хотел быть его другом. Я восхищался им, он был именно таким, каким мне всегда хотелось быть, и я любой ценой хотел заслужить его похвалу.

— Итак, ты восхищался им. Дальше?

— Мы четверо — я, Йерри, Андреас и Ясмин — хотели уехать в город. И когда мы подошли к машине, Йерри стал настойчиво уговаривать разрешить ему сесть за руль. Он был явно чем-то возбужден, расстроен. Весь вечер на нем лица не было. И он просто взбесился, когда я сначала отказал ему. Он кричал. Тогда я бросил ему ключи и сказал: «Черт с тобой, если тебе так этого хочется». Я сел спереди и застегнул ремень безопасности, а Андреас и Ясмин устроились сзади. Они были слишком пьяны, чтобы вспомнить о страховочных ремнях.

— Чем же был так расстроен Йерри?

— Понятия не имею. У него всегда были какие-то тайны.

— И потом вы поехали? — Вальдемар кладет руку на плечо Юнаса Карлссона.

— Йерри мчался как сумасшедший.

— Тем не менее вы уехали недалеко.

— На скорости верных шестьдесят-семьдесят километров в час мы домчались до поворота. Колеса начали скользить. Помню, что думал тогда только о том, что все летит к черту. А потом машину вынесло на заснеженное поле и закрутило… Нас мотало из стороны в сторону, словно в стиральной машине, а в глаза бил яркий свет. Потом все стихло. Через некоторое время я увидел, как Йерри пытается отстегнуть ремень безопасности. Освободившись, помог и мне. Он протрезвел в мгновение ока.

Юнас ясно представляет себе то, о чем рассказывает: двое молодых людей пробираются по сугробам сквозь ветер и снег, а поодаль, в поле, лежат два тела.

— Мы увидели их, Андреаса и Ясмин. Они лежали в поле.

— И вы пошли к ним?

— Да. Из ушей Ясмин текла кровь, но она дышала.

— И тут вы поняли, что Андреас умер?

— Да, так.

— Ну а потом? — спрашивает Вальдемар.

— Йерри схватил меня за руку и сказал: «Мне придется за все это ответить, я был пьян. Но если ты скажешь, что за рулем сидел ты, то спасешь меня». Он посмотрел на меня своими синими глазами, и я понял, что никогда не смогу сказать ему «нет». «Кому будет лучше от того, что Йерри пострадает?» — подумал я. «Ты был трезв, — продолжал Йерри, — а потому полиция спишет все на гололедицу».

— И вы согласились? — спрашивает Юхан.

— Да.

— Просто так? Все это кажется мне странным…

— Йерри умел убеждать. И он пообещал мне массу всего, прежде чем успели подъехать полиция и «Скорая помощь». Он пообещал стать моим другом, а больше мне ничего не было нужно, именно об этом я мечтал. Он пообещал дать мне денег, когда разбогатеет.

— И он стал твоим другом?

— Нет, он уехал в Лунд.

— А деньги?

— Нет.

— Ты напоминал ему об этом?

— Нет, прошло слишком много времени, прежде чем о его махинациях стали писать газеты.

— И ты никогда не пытался вымогать у него деньги, когда он разбогател? — Вальдемар переходит на зловещий шепот. — Или когда он вернулся? Ты не угрожал ему, что раскроешь правду?

— Нет, зачем? Если бы правда всплыла, весь город узнал бы, что я солгал и повел себя как слабак. И может быть, мне предъявили бы обвинение.

— А разве ты повел себя не как слабак? — спрашивает Вальдемар.

Юнас Карлссон нервно смеется.

— Именно так, — произносит он.

— А тебе не приходило в голову, что родители пострадавших должны знать правду о том, что случилось?

Юнас Карлссон делает жест в сторону бутылок на столе:

— Об этом я думаю каждый день.

— Итак, ты не пытался вымогать у Йерри деньги. А может, ты все-таки поехал к нему той ночью? И потом все случилось само собой…

— Той ночью я гостил у моих друзей, мы пили до утра, вы можете позвонить им.

— Мы сами знаем, что нам делать, — огрызается Вальдемар.

Юнас Карлссон сбрасывает с себя руку полицейского, встает и выходит на середину комнаты.

— Йерри Петерссон был не такой, как другие. Он ничего не дал мне из того, что обещал в тот вечер. Но я до сих пор не раскаиваюсь в том, что сделал. Андреас умер, Ясмин осталась калекой на всю жизнь. Они знали, на что шли, когда садились в машину, даже если и были пьяны. Взрослые люди отвечают за свои поступки. Мне нечего стыдиться, это на самом деле был несчастный случай. Зачем же еще ломать Йерри жизнь? Ведь такое не смоешь до самой смерти.

— Вы имеете в виду вождение в нетрезвом состоянии, повлекшее смерть другого человека? — уточняет Юхан.

— Именно это я и имел в виду, — подтверждает Юнас, срывая бумажку с губы, которая опять начинает кровоточить.

«Дворники» работают в бешеном темпе, сметая с ветрового стекла дождевые струи. Часы на приборной доске показывают 13:35.

Малин смотрит на поля, рощи и красные домики. Весь мир кажется покрытым слоем серого пепла.

На Тенерифе не было ванны, тело ее горит.

Тем не менее самочувствие несколько улучшилось, и она протрезвела достаточно для того, чтобы самостоятельно вести машину из Норрчёпинга в Линчёпинг. Она решила сразу направиться в школу «Фолькунгаскулан», прорваться на какой угодно урок, чтобы обнять Туве. Сегодня исполняется ровно неделя с того дня, как Малин ударила Янне, будучи пьяной, и вернулась в свою квартиру. И почти неделя, как труп нашли в замковом рву.

На Тенерифе жарко. А здесь дождь и холод. На Форс теплый шерстяной свитер с норвежским узором, упакованный в ее сумку именно для того, чтобы надеть его в день возвращения.