— Повелитель, — шепнули осторожно. — Всё готово, повелитель.

Властелин встрепенулся и, сгорбившись, шаркая, пошёл к стоящему посреди помоста брату. Равнодушно посмотрел на слугу, который протягивал ему меч. Взял — слуга тут же поспешил исчезнуть, а Властелин опять замер, глядя на меч, словно впервые его видел.

— Брат, не томи, — в полной тишине спокойно попросил свергнутый король Ромион.

Властелин снова вздохнул, поднял меч — несмотря на кажущуюся немочь, руки его не дрожали.

— Скажешь что-нибудь напоследок? — зачем-то поинтересовался он, глядя на брата.

Ромион встретил его взгляд и болезненно улыбнулся.

— Мне так жаль тебя. — И тут же добавил торопливо, заметив ненависть в глазах Властелина. — Ты был хорошим братом. Мне правда жаль, что так вышло. Давай.

…В то же время в лаборатории среди горящих свечей вздохнула фея. Тяжело, со всхлипом — и на пол с её волос осыпалась, мерцая, золотая пыльца, а сквозь каменные плиты проросли фиалки…

Дёрнув уголком рта, Властелин поднял меч — Ромион склонил голову, подставляя шею.

…Фея открыла глаза и зажмурилась от яркого света…

Чёрные тучи прошил один-единственный солнечный луч и метко упал на клинок Властелина. Тот зашипел, точно его окунули в воду. И растаял.

А Властелин, задыхаясь, рухнул на колени, прижимая руки к груди.

… — Дамиан? — хрипло, как после сна, позвала фея, силясь встать. Лёд таял, стекал на пол каплями росы, орошая новорождённые фиалки. — Дамиан?..

— Брат? — выдохнул Ромион. — Дами?

Властелин сорвал с себя плащ, рванул за воротник рубашку — на помост полетели алмазные пуговицы. Поднял взгляд на брата. И закричал.

Поднявшийся ветер унёс его крик, он уже отбросил Ромиона к краю помоста и закружился серыми крыльями, духами и низшими демона, вокруг стонущего Властелина. Они рвались к нему, тянулись полакомиться его болью, а он, теряя силы, пытался их прогнать. Получилось только раз — и, освободившись, Дамиан изумлённо, словно только что проснувшись, огляделся — растерянно, прижимая руки к груди, где ровно билось сердце. Увидел своих слуг, своего брата в цепях и на коленях, каменные статуи и снег, лёд, тёмные тучи над своей страной.

Бессильно уронил руки — и когда духи снова бросились на него, уже не сопротивлялся.

Ветер снова свистнул и исчез. Исчезли духи, исчез Властелин — напрасно звал его брат. Чёрные рваные тучи резало яркое осеннее солнце, плавился в его лучах снег. Треснула, ломаясь, как подтаявший лёд, чёрная башня над лабораторией Властелина.

Начинался новый день.

* * *

Встать получается с третьего раза — а потом меня с силой бьёт о камень, на котором я лежала. Сырой камень. Мигают и гаснут свечи — слава богу, не все, иначе ни черта бы я не видела. Вдобавок, пентаграммы на полу тоже гаснут.

— Дамиан? — наудачу опять зову я, но мне никто не откликается.

А потом обрушивается потолок, и я — не иначе как чудом — поднимаюсь в воздух. Точнее, в небо. В синее, яркое небо.

Чудо имеет хитрую физиономию демона и улыбается лукаво, довольно.

— Габриэль, куда ты меня несёшь? — выдыхаю я, чувствуя, что вот-вот снова или засну, или потеряю сознание. Да что это со мной? — Где Дамиан?

— После, фея. Всё после. Сначала домой. — И отголоском, когда я уже засыпаю. — А ты всё-таки смогла меня удивить.

— Да чем же? — бормочу я, но ответ уже не слышу.

Мы летим в синее-синее небо, и вокруг радостно звенят колокола.

В которой я совершаю экскурсию в Астрал и знакомлюсь с Хранительницей.

— …А он симпатичный. Посмотри, Ви.

Я сижу на широких, увитых плющом перилах балкона и смотрю вниз. Да, симпатичный — златокудрый, синеглазый, тонкий, гибкий. Шляпа эта с пером, щегольская.

— Ну как? — Роз в роскошном платье, воздушном, в кружевах и газе, лежит на диване и ест малину. По нежной руке течёт яркий сок, Роз наклоняется, слизывает его с пальцев.

— Тебе не надоело? — вместо ответа говорю я. — Один симпатичный, второй красивый, ты всех их за нос водишь, а потом сбегаешь. К чему это, Роз?

Сестра улыбается.

— А ты, Ви, всё мечтаешь найти настоящую любовь?

— Её не существует, — привычно отвечаю, а перед глазами сам-собой встаёт…

Роз замечает моё недоумение и потягивается, подаётся вперёд — изящно, как кошечка.

— Ви, мне кажется, ты что-то недоговариваешь. Кто он?

— Кто — кто?

— Тот, о ком ты сейчас думаешь. Ну же, сестричка, ты же мне расскажешь? Правда? Правда-правда?

Я открываю было рот, чтобы раз и навсегда отрезать все её «правда-правда», на корню отрезать — нет у меня никого, с жабьей-то внешностью, нет и быть не может. Но перед глазами всё отчётливее встаёт красивый… нет, даже прекрасный юноша, настоящий принц — вот прямо только посмотришь на него и сразу скажешь, что принц. Его волосы тоже золотые, а глаза голубые, но он не тонок, не жеманен, как то недоразумение под балконом, и никакими перьями он не украшается. Нет, к чему? Чёрный идёт этому принцу, простой чёрный бархат и серебро. И ещё он… Ещё он…

Балкон, Роз, солнце и яркое-яркое голубое небо вдруг тонут, меркнут, а реальным остаётся только этот юноша… Я чувствую, что стоит мне назвать его имя, и всё это уйдёт, исчезнет — и уже было собираюсь, но…

Дверь на балкон открывается.

— Его Высочество наследный принц Вендии, Миил! — зычно объявляет слуга, и Роз, хихикая, быстро-быстро вытирает о салфетку руки.

— Ну начина-а-ается, — вздыхаю я.

Принц — тот самый жеманный красавчик с пером — изящно кланяется.

— Ваше Высочество, принцесса Розалинда, — говорит он, замечая меня: я сижу на перилах как раз напротив входа, сложно не заметить. — Я безумно счастлив знакомству…

— С которой из нас? — вставляет Роз, вытягиваясь на диванчике.

Принц переводит взгляд на неё и замирает. Ну ещё бы — двое из ларца одинаковые с лица. Мы отличаемся с Роз, конечно, всё-таки не близнецы. Однако похожи всё же сильно. Слуги, например, отличают нас сегодня по платьям: у сестры оно розовое, моё — сиреневое.

— Узнаете нас, Ваше Высочество, получите награду, — улыбается Роз. — Ну что же вы? Вы ведь свататься приехали, а невесту не узнаёте.

— Я… — заикается, краснея, юноша. — Я…

— Посмотрите на мой портретик ещё раз, — советует сестра, зевая. — Повнимательнее. Чтобы могли отличить будущую невесту от её сестры. Дерек! Уведите принца, ему, кажется, плохо.

— Зачем ты так? — вздыхаю я, когда слуги уводят покрасневшего принца. — Он же не виноват.