– Спасибо.

И внутри становится тихо и спокойно, все на своих местах.

Мы дышим и плывем. Я воображаю, как мы скользим по ночному небу к яркой луне, и надеюсь, что не забуду этот образ к утру, чтобы нарисовать и подарить сестре. До того как меня совсем уносит, она говорит:

– Я до сих пол люблю тебя сильнее всех.

– Я тоже, – отвечаю я, но утром я уже сомневаюсь, было ли это на самом деле, или я все выдумал, или увидел во сне.

Хотя это и не важно.

Начались зимние каникулы, также известные как «Возвращение Брайена», и какой-то внезапный запах, доносящийся с кухни, приказал мне встать и выйти в коридор.

– Это ты? – кричит Джуд из своей комнаты. – Пойди сюда, пожалуйста.

Я захожу к ней, она лежит в постели и читает бабушкину библию. Она все пытается выискать в этом сборнике бредятины средство, чтобы вернуть папу.

Она подает мне шарф.

– Привяжи меня к кровати.

– Что?

– Это единственный вариант. Чтобы я не дала слабину и не спустилась на кухню. Я отказываюсь есть назло маме. С чего вдруг она решила превратиться в Джулию Чайлд? Ты тоже не ешь, что она готовит. Я знаю, что ты накинулся на куриный пирог, когда мы вчера вернулись от папы. Видела. – Сестра сурово смотрит на меня. – Поклянись, что ни кусочка! – Я киваю, но я ни за что не откажусь от того, что наполнило дом этим сверхъестественно крутым ароматом. – Ноа, я серьезно.

– Ладно, – говорю я.

– Только одну руку, чтобы я могла листать. – Я привязываю. – Похоже, что пирог, яблочный или грушевый, или, может, конвертики, или крошка. Боже, как я ее обожаю. Это самое несправедливое. Кто вообще знал, что она печь умеет? – Джуд переворачивает страницу. – Крепись, – добавляет она, когда я направляюсь к двери.

Я салютую.

– Есть, капитан.

Я стал двойным агентом. С тех пор, как ушел папа: после того как мы поедим чего-нибудь навынос в его мертвецки-синих апартаментах в отеле, по приходу домой я выжидаю, когда Джуд запрется у себя и начнет переписываться с Космонавтом, то есть Зефиром! А не Брайеном! И иду на кухню пировать с мамой. Но всегда, когда я смотрю «Планету животных» с папой, вдыхая серый воздух и делая вид, будто не замечаю, что он сидит весь сплюснутый, как складной стул, или наношу последние штрихи на работы для своего портфолио с мистером Грейди, или учусь танцевать сальсу с мамой на кухне, пока поднимается суфле, или играю с Джуд в «Как бы ты предпочел умереть», пока она шьет, я, по сути, занят лишь одним. Я человек-песочные часы: я жду, жду и жду, когда домой вернется Брайен Коннели.

Теперь уже со дня на день, в любой час, в любую минуту, в любую секунду.

Джуд права. На кухонном столе этим утром действительно оказываются яблочный пирог с золотистой крышечкой и целая тарелка конвертиков.

Мама месит тесто, на лице пятна от муки.

– О, хорошо, что ты пришел, почеши мне нос, а? А то я уже с ума схожу.

Я подхожу, чешу ей нос.

– Посильнее. Вот. Спасибо.

– Вообще странно чужой нос чесать, – говорю я.

– Вот подожди, свои дети появятся…

– Он куда мягче, чем на вид, – продолжаю я. Мама улыбается, и по комнате пролетает теплый летний бриз. – Ты счастлива, – говорю я, хотя хотел только подумать. Мой новый голос похож на тромбон, и это звучит, как обвинение, хотя, наверное, так оно и есть. Мама не только стала более жизнерадостной, после того как ушел папа, но она еще и снова стала присутствовать там, где находится. Вернулась с Млечного Пути. А на днях даже вымокла вместе со мной и Джуд под дождем.

Она перестает месить тесто.

– А почему ты так не готовила, когда папа жил с нами? – спрашиваю я вместо того, что хочу спросить на самом деле. – Почему ты по нему не скучаешь? Почему ему пришлось уйти, чтобы ты снова стала такой, как раньше?

Мама вздыхает.

– Я не знаю… – Она проводит пальцем по горке муки, начинает выводить на ней свое имя. Ее лицо закрывается.

– Запах просто невероятный, – говорю я в надежде вернуть ее счастье, которое мне и нужно и противно одновременно.

Мама натянуто улыбается:

– Возьми кусочек пирога и конвертик, сестре я не расскажу.

Я киваю, хватаю нож и отрезаю огромный ломоть, почти четверть пирога, и кладу его на тарелку. А потом туда же конвертик. Раз уж я превратился в Кинг-Конга, я всегда голоден. Я иду к столу с полной тарелкой, от этого запаха мне хочется даже ходить на руках, но тут в комнату вкатывается плохое настроение Джуд.

Она закатывает глаза на 10,5 по шкале Рихтера. Дело серьезное. Калифорния ушла под воду. Она упирает руки в боки, явно недовольна.

– Ноа, да что с тобой?

– А ты вообще как высвободилась? – говорю я с набитым конвертиком ртом.

– Высвободилась? – спрашивает мама.

– Я ее связал, чтобы у нее не было искушения спуститься и тоже поесть.

Мама смеется:

– Джуд, я знаю, что ты на меня сердишься. Но это не означает, что ты не можешь съесть на завтрак конвертик.

– Ни за что! – Джуд проходит через всю кухню, достает из шкафчика коробку с сухим завтраком и сыпет в тоскливую старую тарелку.

– Я, кажется, все молоко израсходовала, – говорит мама.

– Ну разумеется! – восклицает сестра противным голосом, как у осла. Она садится рядом со мной и мучительно хрустит сухими хлопьями без ничего, все время глядя в мою тарелку. Когда мама отворачивается, я пододвигаю тарелку ей, и она набивает себе рот пирогом до отказа, а потом отодвигает обратно.

И в этот момент в дверь входит Брайен Коннели.

– Я стучал, – взволнованно говорит он. Он стал старше, выше, теперь без шляпы и постригся – белого костра не стало.

Я невольно подпрыгиваю, потом сажусь, потом снова подскакиваю, ведь все нормальные люди так делают, когда кто-то входит в комнату, да? Джуд пинает меня под столом, ее взгляд говорит: «Хватит, что ты как придурок», потом пытается улыбнуться Брайену, но во рту слишком много пирога, поэтому у нее выходит скорее странная кривая бурундучья морда. Сказать я, разумеется, ничего не в силах, потому что слишком занят подпрыгиваниями.

К счастью, есть мама.

– Ну привет. – Она вытирает руки о фартук, подходит к Брайену и пожимает ему руку. – С возвращением.

– Спасибо, – отвечает он. – Я рад, что вернулся. – И глубоко вдыхает. – Запах вашей выпечки даже у нас дома чувствуется. Мы все слюной истекли.

– Угощайся, пожалуйста, – говорит она. – Я тут увлеклась готовкой. И для мамы захвати, конечно.

Брайен жадно смотрит на стол.

– Может, потом… – Он переводит взгляд на меня. Потом облизывает нижнюю губу, и от этого движения его языка, настолько знакомого, у меня обрывается сердце.