19 июня 1485 года Антон Фрязин заложил «у Шешковых порот» Тайницкую башню — ту самую, что и ныне стоит посередине той части стены, что тянется вдоль Москвы-реки. Эта башня получила свое название от тайного хода к реке («тайника»), который был сделан, чтобы в случае осады жители имели доступ к воде. Такие «тайники» были устроены и в некоторых других кремлевских башнях. В 1487 году Марко и Антон возвели справа от Тайницкой (если стоять спиной к реке) Беклемишевскую (Москворецкую) башню, а в следующем году — Свиблову (Водовзводную), что находилась с другой стороны от Тайницкой.

В 1490 году с посольством из Рима, Милана и Венеции прибыло много мастеров, в числе которых был Пьетро Антонио Солари. С этого времени именно он стал руководить возведением стен. В 1490 году Солари построил Предтеченскую (Боровицкую), а в 1491-м — Фроловскую (Спасскую) и Никольскую башни. Каждая из кремлевских башен строилась по индивидуальному проекту. На Фроловской башне была установлена белокаменная плита, латинский и русский текст которой сообщал о времени постройки, авторе сооружения, а главное — о заказчике Иване III, который был назван полным владетельным титулом. Эта плита — первый памятник русской монументальной эпиграфики. Ныне она помещена в музейной экспозиции на одном из ярусов внутри колокольни Ивана Великого, откуда открывается потрясающая панорама на город.

После того как были построены две стены, в реконструкции крепости наступил перерыв. Это было связано и с кончиной Солари в 1493 году, и с тем, что третья кремлевская стена, выходившая к Неглинке, требовала особого внимания. Для того чтобы строить стену с этой стороны, необходимо было укрепить грунт: он должен был выдерживать давление новой, гораздо более тяжелой стены и не давать оползней.

После смерти Солари в Милан было отправлено посольство во главе с греком Мануилом Ангеловым и Данилой Мамыревым, имевшее целью найти нового руководителя работ. Посланники привезли «мастера стенного и полатного» Алевиза — Алоизо да Каркано итальянских источников. В России этого мастера иногда называют Алевизом Старым, чтобы не путать с Алевизом Новым — Альвизе Ламберта да Монтаньяна, который в первой трети XVI века возвел Архангельский собор Кремля и еще одиннадцать церквей за пределами крепости. Алевиз Старый стал достойным преемником Солари. Он руководил возведением стены, вдоль которой сегодня тянется Александровский сад.

Несмотря на передовые навыки, которыми обладали итальянские архитекторы, возведение московской крепости стало для них сложным делом. «Привыкшим к строительству регулярных геометрического плана крепостей, им пришлось считаться с асимметричной планировкой Кремля и решать сложные задачи, учитывая непростое гидрогеологическое состояние Боровицкого холма».

И великий князь, и мастера прежде всего заботились об обороноспособности крепости. По велению Ивана III дворы и церкви, вплотную примыкавшие к старым стенам со стороны Неглинки и Москва-реки, были разрушены или перенесены от Кремля на расстояние 109 саженей (около 233 метров). «Таким образом, жилье, где мог бы укрыться неприятель и мешавшее свободе действия крепостного огня, было отнесено от стен на выстрел». Выстрелы из новых бойниц в ту пору производили из разнокалиберных чугунных, железных и медных орудий — пушек и пищалей.

Во времена Ивана III и Василия III Кремль имел гораздо более суровый вид, чем сегодня. Главным отличием было отсутствие острых наверший башен, которые появились только в XVII столетии. Соответственно, не было и двуглавых орлов и тем более красных звезд на шпилях. Важнейшая в военном отношении отводная стрельница — Кутафья башня — была украшена сверху ажурным декором только в конце XVII века. Совсем иначе выглядела Никольская башня: после того как французы в 1812 году взорвали ее, она была сильно изуродована. Реставрация 1816–1819 годов существенно изменила ее первоначальный облик, придав ей неоготические черты.

Кремль рубежа XV–XVI веков больше всего напоминал суровые крепости и гражданские здания Северной Италии, построенные в XIII–XIV веках. Эти крепости отличали мерлоны (зубцы) в форме ласточкиного хвоста. Такие архитектурные элементы и сегодня можно увидеть в Милане, Павии, Болонье, Сиене, Вероне, Портогруаро и других городах. Но среди итальянских городов есть и такие, где «ласточкиных хвостов» не встретишь. Их нет в Риме, Флоренции, Орвието… Это объясняется не эстетическими пристрастиями владельцев крепостей и замков, а причинами гораздо более серьезными. Дело в том, что «ласточкин хвост» издавна считался знаком так называемой «партии» гибеллинов, тогда как обыкновенный четырехугольный мерлон был символом «партии» гвельфов. Для того чтобы объяснить эти понятия, необходим небольшой экскурс в историю Апеннинского полуострова.

* * *

В средневековой Италии шла непримиримая борьба за влияние в регионе между двумя мощными политическими силами: папой римским и императором Священной Римской империи. Сторонников императора называли гибеллинами, а тех, кто видел в папе силу, способную ему противостоять, — гвельфами. Германские императоры претендовали на господство во всей Европе, тогда как папы жаждали утвердить свое верховенство над всеми христианскими государями.

«Битва титанов» оказывала влияние на жизнь свободных городов, герцогств и республик. Многие из них вступали под знамена той или иной силы, надеясь на помощь с ее стороны в борьбе с соседями. Так, Сиена — один из богатейших и наиболее развитых городов Италии в XIII–XIV веках — в своем извечном противостоянии с Флоренцией считала своим долгом засвидетельствовать почтение перед императорами. Флоренция, напротив, рассчитывала на силы папства. Подобные «споры с соседями» осложнялись ожесточенной борьбой за власть внутри городских коммун. Враждующие аристократические семейства прибегали к помощи разных политических групп в достижении своих политических целей. Бывало, что сторонников побежденных «партий» даже изгоняли из города.

Случалось, что город в силу конъюнктуры момента менял свою политическую ориентацию. Замечено также, что нередко гвельфские убеждения были близки государствам с республиканской формой правления, тогда как гибеллинские воззрения поощрялись в государствах монархического типа. Например, республиканский Милан долгое время противостоял императору, войдя в состав так называемой Веронской и позже Ломбардской лиги. Когда же власть захватил Джан-Галеаццо Висконти, сделавшийся герцогом, он провозгласил поворот в отношении империи, украсив свой замок «ласточкиными хвостами».

Борьба между гвельфами и гибеллинами затрагивала не только аристократию, но и простое население, весьма страдавшее от постоянных военных действий. В Северной и Центральной Италии, кажется, любой крестьянин знал, что означает «ласточкин хвост» или его отсутствие.

Сегодня, при взгляде на панораму Кремля, открывающуюся с Москворецкого или Большого Каменного моста, с трудом верится, что отголоски каких-то давних итальянских усобиц были не только слышны в сердце России, но и получили свое выражение в архитектуре. Иван III наверняка знал о символике кремлевских зубцов. Что он мог вкладывать в нее?

Мы уже говорили о том, какую большую роль в истории Русского государства сыграли связи с Миланом. Миланская знать порой была для русских бояр примером для подражания. В своем рассказе о России «боярин великой княгини» Юрий Траханиот в 1486 году сообщал герцогу, что в Московии «деревень и сел количество бесконечное, но все дома в этих краях сделаны из дерева, за исключением немногих, построенных для архиепископа, других епископов и прелатов и для государей и некоторых других более мелких господ, которые начали строить из камня и кирпича на итальянский манер… Они переняли эту манеру от итальянских мастеров и инженеров». Имелись в виду высшие государственные сановники: в 1485 году кирпичные палаты начали строить сыновья государева казначея Владимира Ховрина — Дмитрий и Иван Голова, а также боярин Василий Федорович Образец.