Начало этого процесса относится — как это ни парадоксально на первый взгляд — ко времени поездки на Ферраро-Флорентийский собор, когда русские впервые увидели достижения западного мира. В описаниях «латинских» стран в светских сочинениях «Флорентийского цикла» нет негативных характеристик. Путешествия русских посланников в «Итальские страны» в 1470–1490-е годы способствовали складыванию представления об Италии как о средоточии общехристианских святынь. В Венеции покоятся мощи апостола Марка, в Падуе — апостола Луки, в Милане — святого Амвросия… Постепенное формирование христианских образов этих городов существенно обогащало представления о географии, искусстве и вере русских людей.

Одним из самых значимых городов Италии для России XV века был Рим. Софью называли «римлянкой», подчеркивая этим ее связь с латинским Западом.

Долгое время слово «Рим» было на Руси синонимом «богомерзкого» католицизма. «Римская вера» всячески очернялась в многочисленных трактатах, бытовавших в русских землях как до, так и после заключения Флорентийской унии. В 1476 году Амброджо Контарини заметил о русских: «Нашего же (папу. — Т. М.) они не признают и считают, что мы все погибшие люди». И все же образ Рима для русской культуры XV века много шире представления о нем как о гнезде неправедной веры. Показательно, что сборники антилатинских сочинений XV века нередко писались на бумаге, имевшей «агрессивно-римскую» символику.

Этот парадокс заслуживает особого внимания. Бумага в то время была сравнительно новым писчим материалом в русских землях (до того писали на пергамене). Своего производства бумаги в России до последних десятилетий XVI века не существовало, и ее приходилось привозить из Европы. Каждая «бумажная мельница» изготавливала бумагу со своими водяными знаками (филигранями), которые довольно часто менялись. Среди распространенных типов филиграней в ту пору были изображения, представлявшие собой папу римского на троне, папу с ключом от рая, папу в тиаре и т. д., причем бумага с подобными филигранями не обязательно производилась именно в Риме. Такая бумага завозилась в Россию. Вероятно, ее потребители — княжеские и монастырские писцы — из любопытства могли смотреть ее «на просвет». Но они — подобно современным археографам — не делали из своих наблюдений далеко идущих выводов. Им было достаточно того, что бумага хорошего качества. Антилатинские тексты времен Софьи, написанные на бумаге с изображениями римского понтифика, можно считать символом многогранного и противоречивого восприятия итальянского мира на Руси в то время.

Вероятно, Софья порой вспоминала своих римских знакомых. Что до русских, то они от римских пап не ждали ничего хорошего, хотя и ссориться с ними не хотели. После 1472 года посланники Ивана III время от времени ездили в «Великий Рим» (как порой именовался этот город в летописях). Его посетили Дмитрий и Мануил Ралевы в 1490 году и Мануил Ралев и Митрофан Карачаров в 1500 году. Посол Василия III Дмитрий Герасимов был в Риме в 1525 году. Зимой 1527/28 года русские посланники Еремей Трусов и Шарап Лодыгин до Рима не добрались: они были в папской резиденции в Орвието, где Климент VII спасался от войск Карла V, разграбивших Вечный город. Известно, однако, что Дмитрий Ралев, еще служа Андрею Палеологу, приезжал в Москву в 1474-м и позже в 1485 году (когда переехал на Русь окончательно). Вероятно, он сопровождал «деспота» Андрея, когда тот приезжал в Москву в 1480 году. Так или иначе Рим «напоминал о себе» в Москве каждые несколько лет.

Рим как город — в отличие от Венеции и Милана — не был чем-то принципиально новым для русских современников Софьи. Слова о том, что «хвалит Римьская земля Петра и Павла», традиционны для русской письменности: они присутствуют даже в «Похвале Ивану Калите» из Сийского Евангелия 1340 года. После поездки в Рим в 1439 году русские участники Ферраро-Флорентийского собора рассказывали о святынях Рима.

С течением времени представление об изначальной святости «Римской страны» развивалось. В конце XV века в России распространилось так называемое «Сказание о Богоматери Римской». Оно появилось в русских землях на рубеже XIV–XV веков, однако большинство его сохранившихся списков восходит ко времени Софьи Палеолог.

В «Сказании…» Вечный город представлен благословенной землей, куда чудесным образом во времена иконоборчества переместилась и где сохранялась до конца гонений византийская святыня — копия иконы Богородицы из Лидды. Патриарх Герман с молитвой опустил образ в пучину морскую, чтобы волны сокрыли лик от поругания. И тогда икона поплыла по морю, «носима благотишными волнами неизреченною скоростию», пока не достигла Рима, где ее встретил папа Григорий. Когда же эпоха иконоборчества завершилась, икона сама сошла с места в соборе Святого Петра и вернулась в Константинополь. По логике повествования Рим сохранял в то время чистоту веры и потому был избран Богом для спасения святыни.

Для русской церковной традиции XV века «Сказание…» было исключительно важно. Сохранившиеся от XV–XVI веков девять списков текста свидетельствуют об актуальности идей, содержащихся в «Сказании…», в эпоху, когда «латинское» влияние на русскую культуру ощущалось особенно сильно. В это время необходимо было четко определить отношение православной Руси к католическому Риму и объяснить, почему, несмотря на отказ от унии с Римом, контакты с Италией интенсивно развивались. Память о Риме как об историческом общехристианском центре отвечала этой задаче.

Образ Рима стал отправной точкой для построения московских церковно-политических концепций рубежа XV–XVI веков. Русскими людьми начала XVI века использовался, однако, не вечно осуждаемый образ «латинского» Рима, а образ Рима древнего, всемирного. «Рим — весь мир», — приведет слова апостола Павла старец Филофей в знаменитом послании Мисюрю Мунехину. Вершиной римского могущества было время императора Октавиана Августа. Этому периоду всемирной истории на Руси издревле придавали особое значение, ибо на него пришлось Рождество Христово — событие, определившее судьбу всего человечества. Важнейший для формирующегося российского самодержавия текст так и назывался — «Сказание об Августе-кесаре», или «Сказание о князьях Владимирских».

Это повествование включает рассказ о двух сюжетах. Один из них — легенда о «шапке Мономаха», которую якобы получил в дар Владимир Мономах от византийского императора Константина Мономаха. Для идеологов единодержавия XVI века связь с империей была исключительно важна. Через эту регалию мощь Византийской империи символически переносилась в Москву. В рамках этой установки можно было бы ожидать всяческого превознесения факта женитьбы Ивана III на Софье — племяннице последнего византийского императора. Однако русские книжники начала XVI века не связывали с Софьей перенос византийских державных традиций. Она вообще не упомянута в этом тексте.

Второй сюжет «Сказания об Августе-кесаре» — возведение династии Рюриковичей непосредственно к римским «царям» (императорам). В «Сказании…» рассказывалось о некоем Прусе, который одновременно находился в родстве и с Августом, и с Рюриком. Так русская династия Рюриковичей, подобно византийским василевсам, оказывалась неразрывно связана с величием Римской империи. Как видно, связь с Византией снова шла «в обход» образа Софьи.