— Кабинет Крагмэна, думай о нем. Думай только о нем, хорошо, Клэр? Веди нас туда!

Она кивает, но тело ее предает. Она начинает дрожать, глаза бегают из стороны в сторону, стараясь разглядеть что-то знакомое в мире, внезапно ставшем черным и кровавым.

Она снимает шарф, завязывает его вокруг головы.

— Что ты делаешь?

— Мои белые волосы, их хорошо видно в темноте.

— Нет, закатников привлекает запах крови, — говорю я, возвращая шарф на место, — и сейчас это наше преимущество. Мы точно знаем, где они. Там, где кричат, льется кровь; где кровь, там и они. Мы не пойдем туда, где крики.

Она кивает, но зубы у нее продолжают стучать.

— Будь рядом со мной, Клэр, и все будет в порядке. Я все это знаю, мне случалось встречаться с ними и выживать. Я знаю, как они двигаются, где, когда и почему. Посмотри на меня, Клэр, посмотри мне в глаза!

Она смотрит, и я пытаюсь взглядом передать ей всю свою решимость, поделиться смелостью с этими наполненными ужасом глазами. Я, кажется, слышу шум крови в ее венах. Она кивает, делает глубокий вдох.

— Сюда, — говорит она, — мы почти пришли. — Срываясь с места, она снова бежит уверенно.

Крики — иногда одиночные, но чаще нет — царапают ночное небо, и нам приходится их обходить.

По деревне летают едва различимые тени, оказываясь пугающе близко от нас. Две девушки пытаются выбраться из дома, протискиваясь через окно. Они зовут на помощь, умоляюще смотрят на нас. Они застряли в оконной раме, теперь их руки отчаянно молотят по наружной стене. Неожиданно они застывают, выгнувшись, их рты распахиваются в беззвучном крике, глаза вылезают из орбит и закатываются в агонии. Потом тела обмякают и безжизненно повисают из окна, как вывешенное белье, пока их резким движением не втягивают обратно.

Мы не тратим времени, движемся дальше, пробегаем по маленьким переулкам.

— Сюда, — говорит Клэр, и неожиданно мы оказываемся на лугу. Впереди крепостная стена.

Над нами, как стрелка указателя, длинный кабель идет от деревни к кабинету Крагмэна в угловой башне. Из окон льется свет, образуя сияющий ореол.

Мы взбегаем вверх по винтовой лестнице, тяжело топоча по ступенькам, подтягивая себя руками за длинный изогнутый поручень. Подозрительно пусто и тихо. На полдороге Клэр хватает меня за руку. Сверху доносится тихое пение.

Спаси меня от смертоносного меча

Избавь от страшных чужаков руки,

Чьи когти жуткие серпов острее

Чьи пасти переполнены клыками.

Мы переглядываемся и продолжаем подъем, медленнее, тише. Мы останавливаемся. Это голос Бена, дрожащий от ужаса.

Пусть юность наших сыновей

Поддержит крепостные стены

Невинность наших дочерей

Опорой станет нам

И будут переполнены дома

Любовью, изобилием и верой.

Наверху мы идем на голос Бена. По коридору, к кабинету Крагмэна. Дверь приоткрыта, и через узкий проем мы видим Бена, он держит в дрожащих руках нотный лист. Кабинет освещен мягким светом ламп. В воздухе стоит легкое жужжание электричества — от кабеля. Все в кабинете кажется мягким, по сравнению с прошлым разом, когда яркий солнечный свет делал цвета и линии резкими. Крагмэн сидит спиной к нам и смотрит в окно. Он выглядит смирившимся и держит в руках пустой бокал для виски, будто приглашает ночь выпить с ним. Кажется, он не слышит криков и завываний, от которых дрожит окно.

Бен стоит у ряда книжных полок, бледный и измученный. Я жестом подзываю его, прижав палец к губам. Он бросает взгляд на Крагмэна, а потом на цыпочках идет к нам и берет Сисси за руку.

— И куда же вы собрались? — спокойно спрашивает Крагмэн. В его голосе нет ни угрозы, ни эмоций. Как будто он располагает всем временем в мире, как будто деревню не захлестнула волна закатников. — Почему бы вам не зайти внутрь? Всем вам?

Мы начинаем отходить в коридор.

— Я очень надеюсь, что вы не пытаетесь сбежать на поезде, — говорит Крагмэн.

Я останавливаюсь. Сисси тянет меня за руку, но что-то в тоне, которым он это говорит…

— Потому что это все равно как прыгнуть из огня да в полымя, — продолжает он, будто понимая, что мое внимание полностью обращено на него, — вернее, в жерло вулкана, полное раскаленной лавы, — он едва заметно усмехается.

— Что вы имеете в виду? — спрашиваю я.

— Джин! — одергивает меня Сисси.

— Нет, погоди! — я говорю громче. — Мы уезжаем сейчас.

— Это ваш выбор, — говорит Крагмэн тем же блеклым голосом, — вы просто отложите неизбежное.

Сисси опять тянет меня за руку. И я опять сопротивляюсь, я поворачиваюсь к Крагмэну:

— Вы слишком старый и толстый, чтобы добежать до поезда, и хотите, чтобы и мы не спаслись. Вы просто стараетесь задержать нас.

— Но вы остаетесь, вы все-таки остаетесь, — он медленно поворачивается на стуле. Глаза у него водянистые и красные. Он печально улыбается, поглаживая выступающий живот. — Я не всегда был таким, — сонно говорит он, как будто слишком устал, чтобы произносить слова.

Его смирение, его подчиненность судьбе пугают меня. Такие люди не расставляют ловушки. Если он и задерживает нас, то только потому, что хочет в чем-то сознаться. Я холодею от этой мысли:

— Вы говорите, что поезд — это верная смерть. Почему? Скажите?

— Джин! Пойдем! — голос Сисси напряженно звенит.

— Скажите, почему поезд — это верная смерть? — настаиваю я.

Крагмэн водит ладонями по подлокотникам, будто гладит по головам двух детей:

— Неужели обязательно так кричать? Тебе что, мало криков снаружи?

— Ладно, мы уходим? — поворачиваюсь я.

— Не поезд — верная смерть, — говорит Крагмэн с ледяной ясностью, будто неожиданно протрезвел, — а пункт назначения. — Тут его голос превращается в бормотание. — Так много смерти и криков. Много. Множество.

— Скажите, что там, в Цивилизации?

Он хихикает:

— Долго объяснять. Много времени, множество.

— Джин, не верь ему! Он просто хочет…

— Не дать вам сесть в поезд? — заканчивает Крагмэн. — Тогда идите, идите, я сказал. Целую, обнимаю, маленькие мои. Не позволяйте мне себя задерживать. А то пропустите из-за меня свой школьный автобус.

Я подхожу к Крагмэну и выбиваю стакан у него из рук. Тот пролетает через весь кабинет и разбивается о стену. Звук вырывает старейшину из забытья, в глазах, прежде чем их снова затягивает стеклянным туманом, мелькает ясность. Он встает, подходит к окну. Где-то под нами, на стене, раздается вопль. Так громко и близко, что мне становится страшно.