Итак, Гадаль нашел Святой Грааль в Монреаль-де-Со… несмотря на то что ранее он нашел его в Монсегюре! Но… увы, обнаруженный рисунок не имеет никакого отношения к катарам или тамплиерам; его нельзя отнести даже ко времени самого Кретьена де Труа — без сомнения, он появился на стене пещеры в XVIII веке (или, в крайнем случае, в XVII веке). «Его могли сделать в относительно недавнее время. Возможно, над ним трудилась деревенская колдунья — или же молящийся пастух, просто-напросто вдохновленный тем, что он видел в церкви: например, саван с его серебряными каплями или фрески, украшавшие стены храма (фриз с греческим крестом, повторяющийся мелкий орнамент из языков пламени и т. д.)»[52]. К тому же спустя некоторое время в расселине неподалеку от пещеры были обнаружены и другие рисунки, выполненные в том же стиле, но более «фольклорного» характера. Нужно обладать богатым воображением, чтобы увидеть в схематическом рисунке на стене пещеры знаменитый кортеж Грааля, описанный Кретьеном де Труа: копье более напоминает кинжал XV века, о подносе трудно сказать что-либо определенное, а «Грааль» больше похож на солнечный диск (символическое изображение головы Христа), чем на священную Чашу. Что же касается капель крови, то они, вопреки описанию Кретьена де Труа, не стекают с копья. И кроме того, как говорит Рене Нелли, если на этом рисунке действительно изображен Грааль, то «это вовсе не означает, что он является творением катаров, потому что мы не знаем ни одного документа, позволяющего нам утверждать, что катары относились к мифу о Граале с особым вниманием».

В таком случае возникает закономерный вопрос: почему в краях катаров, особенно в Юсса-ле-Бен и Монсегюре, легенды о Граале пользуются большой популярностью? Ответ очевиден: из-за неточной и неполной информации, содержащейся в некоторых версиях этой легенды, особенно в ее немецком «изводе», принадлежащем перу Вольфрама фон Эшенбаха.

Для разъяснения этого вопроса стоит вспомнить литературную историю Грааля и ее хронологию. Первое произведение, посвященное поиску «священного фиала», — это окситанский «Роман о Джауфре», появившийся в 1180 году. Он повествует о приключениях рыцаря короля Артура, который, преодолевая препятствия на своем пути, проходит все стадии поиска-инициации. Однако о Граале в окситанском романе не упоминается. Первым автором, явившим миру этот таинственный предмет, был Кретьен де Труа, поэт из Шампани. «Персеваль, или Повесть о Граале», написанная им приблизительно в 1190 году по заказу графа Фландрского Филиппа Эльзасского, была не окончена (без сомнения, умышленно). В период с 1190 по 1210 год у неоконченного «Персеваля» появились четыре различных продолжения; помимо этого, было задумано «Разъяснение», нечто вроде предисловия к получившемуся таким образом роману.

Приблизительно в то же время на свет появляются еще два литературных памятника: «Передур» (ок. 1200 г.) и «Перлесво» (ок. 1195 г.). Первый из них, написанный на валлийском языке, сохраняет архаические черты в гораздо большей степени, нежели вышеупомянутые тексты. Однако несмотря на то что приключения главного героя, Передура, во многом напоминают авантюры Персеваля, об объекте «Грааль» уэльский рассказ умалчивает. Во втором тексте, созданном на французском языке, чувствуется сильное влияние идей аббатства Гластонбери — и Грааль занимает в нем видное место. Все эти тексты можно назвать «франко-британскими»: их отличительная особенность в том, что они представляют собой разные варианты одного и того же исходного мифа.

В другой серии текстов, появившейся в период с 1200 по 1250 год, архаические черты почти полностью исчезают, уступая место новой духовной концепции — христианству. Вне всякого сомнения, каждая из этих версий несет на себе отпечаток цистерцианства. Прежде всего это «Иосиф Аримафейский» Робера де Борона, своеобразный синтез библейской истории и кельтской легенды: впервые тема Грааля была вплетена в новозаветный рассказ о страстях Христовых. Следом появляются странная поэма «Дидо-Персеваль» (обработка утерянного стихотворного романа Робера де Борона), «История о Святом Граале» (переложение «Иосифа») и «Поиск Святого Грааля». Два последних текста входят в прозаический цикл «Повесть о Ланселоте Озерном» (или «Ланселот-Грааль»), вобравший в себя множество легенд о короле Артуре. Главным героем «Поиска Святого Грааля» становится Галахад, сын Ланселота Озерного: именно ему, а не Персевалю, удастся найти этот священный предмет. Таким образом, на смену «архаическому» герою приходит «христианизированный» персонаж, являющий собой образец святости, созданный в соответствии с нормами и постулатами цистерцианской теологии.

Ни в одном из этих текстов, будь то «цистерцианский» или «франко-британский» источник, нет ни одной детали, позволяющей соотнести тему Грааля с доктриной катаров или утверждать, что замок Грааля находился в Монсегюре. Однако не стоит забывать, что существует и третья версия этой легенды (назовем ее «германо-иранской»): речь идет о двух произведениях Вольфрама фон Эшенбаха, о «Парцифале» и «Титуреле», созданных приблизительно в 1210 году. В этой версии легко можно обнаружить не только связь с катаризмом, но и объяснение того, чем привлекали катары сторонников «нордической теории» или почему последние предполагали, что замок Грааля расположен в Монсегюре.

Действительно, оказавшись по другую сторону Рейна, тема Грааля приобрела самобытные черты, отдалившие ее от исходной кельтской схемы. Конечно, создавая «Парцифаля», Вольфрам фон Эшенбах довольно точно придерживался сюжета «Персеваля» Кретьена де Труа — и это неудивительно, поскольку сам автор признался читателю в том, что его произведение является обработкой (а кое-где и дословным пересказом) французского романа. Однако разрыв между «Парцифалем» и «Персевалем» очевиден, и дело даже не в том, что версия Вольфрама фон Эшенбаха оказалась длиннее: произведения стали разными не столько по облику, сколько по духу, их наполняющему. То, что когда-то было мифом, унаследованным от кельтов, мифом, приведенным разными французскими редакторами в соответствие с религиозной идеологией, стало философическим и даже герметическим произведением, наполненным эзотерическими деталями.

Германию конца XIII века можно уподобить тиглю, в котором оказывались разнородные на первый взгляд идеи и течения, благодаря чему на свет мог появиться удивительный сплав, как то было в случае цистерцианства во времена Людовика Святого. В поэзии миннезингеров зрели зерна грядущего немецкого иллюминизма (что прекрасно сумел показать Вагнер в своих «Нюрнбергских миннезингерах»), а на горизонте немецкой культуры уже видны были проблески «Авроры, или Утренней зари в восхождении» Якоба Беме… Интерес к секретным ритуалам и инициациям, понемногу охватывающий умы немцев, стал причиной зарождения тайных обществ. Одновременно с их появлением увеличилось число алхимиков, но их целью стало познание великих секретов вселенной, заключенное в поиске философского камня. С Востока приходили не только дорогие товары, такие как духи и специи, но и забытые культурные традиции. В свою очередь, монастырские ордена (как, например, Тевтонский орден) превращались в подобие цехов и гильдий, что приводило к появлению настоящих инициатических обществ. Учения, появлявшиеся в рамках таких центров, представляли собой своеобразное сочетание элементов, заимствованных из христианства, восточных религий, учений некоторых сект и ислама; возможно даже, что им были известны некоторые элементы из учений Малой Азии, Ирана и окрестностей Гималаев.