Все поняли: да, сейчас убьет.

Лена попыталась крикнуть, а голоса не было, да и выстрел хлопнул как-то плоско и звонко, не по-настоящему. Все вздрогнули и замерли, даже полицейский: стоял и смотрел с недоумением на руку. Лена решила, что там пистолета уже нет, но поняла, что есть, просто видится маленьким, потому что срез дула направлен как раз на нее.

Сознание, опять не успевшее за глазами, стронулось, и Лена, как в замедленном повторе телепередачи, разобрала, что пикетчик за полсекунды до выстрела успел, смешно задрав ногу, пнуть полицейского в локоть. Повезло нападавшему, да и Лене повезло: и пуля не попала, и испугаться не успела.

Она на всякий случай ощупала себя и посмотрела через плечо, но дырок не обнаружила, а когда вскинула голову на звук удара, зубастик лежал на асфальте, понуро глядя на спортивного. Тот вытирал правую ладонь о пуловер, чтобы удобнее взяться за отобранный пистолет – пока он был небрежно, за ствол, зажат в левой.

Теперь этот убьет, подумала Лена устало, быстро сделала несколько шагов и вырвала пистолет из руки спортивного. Пистолет был горячим, очень твердым и удивительно тяжелым.

– Так, ребят, хватит, – сказала она вполголоса. – Езжайте, пока плохо не кончилось.

– Теть, мы вообще-то тебе помочь хотели, – сказал спортивный и протянул руку за пистолетом, очень естественно, как ребенок за игрушкой, которую дал приятелю только подержать пару секунд.

– Помогли, спасибо. Ты давай отсюда тоже, быстренько, пока не вспомнили, – скомандовала она пикетчику, убирая руки за спину.

Пикетчик вскочил и начал отряхиваться.

– Дома отряхнешься, плакат возьми, – сказала Лена и обернулась к спортивному. – Ты его спас, он тебя. Теперь остановились, пока не поздно. Езжай.

– Валим, – сказал спортивному приятель и под локоток повел к машине. Тот все оглядывался то на Лену, то на полицейских. Полицейские, один чуть присев, второй полулежа, смотрели на него. Пикетчик торопливо хромал прочь, ломая плакатик по сгибам.

Дверцы хлопнули, машина, хрустя мелким сором, тронулась и поехала прочь. Лена поспешно встала так, чтобы заслонить ее задний номер.

Зубастик сел, вытянул шею, поморщился и сказал:

– Пистолет давай сюда.

Лена положила пистолет перед ним и сунула руки в карманы куртки. Она вдруг очень озябла – так, что зубам стучать хотелось.

Зубастик взял пистолет, кряхтя, встал и тоже застыл, свесив руки и глядя на пустую дорогу. Второй полицейский, оглядевшись, сказал:

– Иди отсюда, дура.

Лена огляделась и увидела все-таки пробоину. Пуля вошла в деревянные перила в метре от того места, где стояла Лена, на уровне ее головы. Зубастик проследил за ее взглядом, заморгал и торопливо убрал пистолет в кобуру. Второй полицейский сплюнул и выразительно посмотрел на Лену.

Она пошла прочь. Торопливо, ни о чем не думая и не очень понимая, куда мчится и зачем.

Лишь через пару кварталов Лена сообразила, что бежит на встречу с Салтыковым – вернее, прочь от нее, потому что с перепугу шагает в другую сторону. Лена быстренько убедила себя, что на самом деле просто запутывает полицейских на случай, если те решат следить, из тех же соображений сделала крюк еще в три квартала и все равно вышла к нужному кафе с минимальным, минут в пятнадцать, опозданием.

А умереть еще быстрее могла, подумала она и решила непременно напиться – сегодня, но, конечно, не сейчас. Напиваться в компании с Салтыковым, может, поопасней, чем отбирать пистолет у полицейского.

– Ты про пороховую пробу знаешь? – спросила она, едва поздоровавшись с Салтыковым, который, как всегда, был пунктуален и безупречен.

– Застрелила кого-то? – осведомился Салтыков. – Тогда лучше прямо сейчас в баню. Заодно прогреешься, вон, нос не дышит.

– О, расту. Из кабака в баню меня еще не приглашали.

– Лена, с тобой – в любой момент и куда угодно, – очень серьезно заверил Салтыков. – Тем более теперь. Что случилось-то?

И Лена неожиданно для себя все ему рассказала. Вреда от этого не видела, а терпеть и таить трудно. Даже, наверное, невозможно, поняла она на второй минуте рассказа, когда пришлось прерваться, чтобы потрястись, отбить дробь по краю стакана с колой и героически отказаться от чего-нибудь покрепче.

Салтыков, кажется, понял, почему Лена не хочет внять его настойчивым и вполне логичным предложениям ошпарить стресс стопочкой, и, кажется, обиделся, но воздержался от комментариев до завершения рассказа. А Лена вспомнила Мишу и опять возмутилась тем, что эта гнида ходит по городу и будет дальше ходить, пока не устроит бойню с массовыми посадками.

– А, улыба такая, – сказал Салтыков. – Вот неугомонный.

– Ты его знаешь, что ли? – спросила Лена свирепо.

– Наслышан, – сказал Салтыков уклончиво. – Правильно делаешь, что опасаешься. Через него куча народу села. Самого разного: анархисты, исламисты, либерасты, родноверы, просто студентики. Реально умелая сволочь.

– Голову ему скрутить, – сказала Лена злобно и опять затряслась, представив, чем все могло закончиться полчаса назад. – Вот так пуля прошла.

Она показала, отщипнула от булочки, пожевала и тут же выкусила сразу половину. Есть, оказывается, хотелось зверски. Забавно: за последний месяц находилась по кабакам и кафе больше, чем за двадцать лет супружеской жизни. Хотя денег стало гораздо меньше. Впрочем, и карта блюд пока не то чтобы лакшери-класса, на хлебе без воды сидим. И будем сидеть.

– Воду не буду, спасибо, – резко сказала Лена, когда Салтыков попробовал плеснуть ей из бутылочки.

Салтыков помедлил, кивнул, поставил бутылочку на место и подлил еще колы. Лена умяла булочку и сердито отряхнула руки. Хотя бы больше не тряслись.

– Теперь сто лет жить будешь, – заметил Салтыков философски и показал официанту, чтобы несли заказ побыстрее. – А этому-то чего голову скручивать. Скрутишь – тут же пять новых придут. Таких теперь знаешь сколько? О-о. Любое громкое дело возьми…

– Извини, Гера, не буду я брать дело, – решительно сказала Лена. – Лучше ты про дело побыстрее. Мне в больницу скоро, давай уж без обиняков. Чего звал?

– А чего в больницу-то?

Лена растерялась, но быстро сообразила:

– Так к Саше же.

– А, понял. Я думал, сама, гайморит же, если не фронтит. Нет? Смотри. Как Саша?

– Ну как. Отравили, друга убили, кругом ад – как она? Уехать хочет.

– Можно понять.

– Всех всегда можно понять, но не всегда нужно, – отрезала Лена и посмотрела на Салтыкова с подозрением: – А чего это ты так электоратом раскидываешься? Твоя задача – его на месте удерживать. Один человек – один голос и много налогов. Уедут – как с патроном объясняться будешь?

– Трудно воевать, кончились патроны, – сказал Салтыков. – Надо было сразу сказать, прости: я больше не работаю на Данила.