Слоан и Рокко предложили взять Тайсона с собой на ночевку, поскольку они с Коко, похоже, крепко подружились, и у них был двор, где он мог вытянуть ноги и сделать свои дела, так что я неохотно согласился. Мне не нравилось разлучаться с моим верным другом, но пентхаус в центре города был не идеален для собаки, привыкшей к свободе в горах.

Когда все зашли в лифт и двери закрылись, я повернулся, чтобы посмотреть на Уинтер с зажатой челюстью.

— Что это, блядь, было? — сердито потребовала она, и мои поджилки мгновенно напряглись, услышав вызов в ее голосе.

— Мне не нравится, когда другие мужчины смотрят на тебя подобным образом, — сказал я низким тоном, не допускающим никаких возражений, но ей, похоже, было на это наплевать.

— Это мое тело, а не твое. Я не меняла одну клетку на другую, Николи.

Я вздрогнул от ее тона и направился к ней. — Я не хочу сажать тебя в клетку, — прорычал я.

— Ну, ты мог бы и обмануть меня. Ты вел себя сегодня как полная задница.

Гнев поднялся во мне, как дикая и непредсказуемая вещь, но когда мой взгляд зацепился за шрамы на ее ногах, я резко выдохнул и отвернулся от нее, направляясь к окнам, выходящим на залив.

— Не смей этого делать! — крикнула она, и мое сердце подпрыгнуло от удивления, когда я услышал, что она так повысила голос, за мгновение до того, как чертова металлическая собачья миска ударила меня по затылку и отскочила, приземлившись на ковер.

— Делать что? — потребовал я, сердито обернувшись и гадая, о чем она только думала, чтобы начать швыряться дерьмом.

— Смотреть на меня так, будто я просто жертва. Сдерживать свой гнев, потому что ты думаешь, что я не могу с ним справиться. Я не стеклянная, Николи! Я прошла через что-то, через что-то очень хреновое, что я, очевидно, никогда не забуду, но я отказываюсь быть помеченной этим навсегда. Если я даже не могу доверить тебе быть самим собой со мной, то как, черт возьми, я смогу жить дальше? — она выглядела достаточно злой, чтобы плюнуть, но я и сам был достаточно зол.

— Ладно, — огрызнулся я, снова приближаясь к ней и заставляя себя сделать то, что она просила, дать ей то, что она хотела, не сдерживаться. — Я злюсь на тебя за это платье, за танец с Энцо, за то, что ты терлась своей задницей о мой член и сводила меня с ума от желания, когда ты знала, что я уже зол.

— А знаешь что, Николи, я злюсь на тебя за то, что ты обращался со мной как с гребаной собственностью и использовал тот факт, что я не могла говорить с ними, чтобы добиться своего. Это было действительно хуево. — Ее ладони врезались мне в грудь, но я просто принял силу ее ярости, не двигаясь.

Она зарычала от ярости, когда я даже не пошевелился под ее ударом, и толкнула меня снова. И снова. Когда она сделала это в четвертый раз, я поймал ее запястья и посмотрел на нее сверху вниз. — Прекрати, — предупредил я мрачным тоном, прежде чем снова отпустить ее.

— Нет, это ты прекрати, — сердито потребовала она, поджав красные губы, глядя на меня. — Перестань обращаться со мной, как с хрупким маленьким цветочком. Если ты злишься на меня, тогда сделай что-нибудь с этим.

Она снова толкнула меня, и я зарычал на нее, поймал ее за талию и толкнул обратно к барной стойке, целуя ее со всем пылом своей ярости и сбивая стакан на пол, где он громко разбился. Она застонала мне в рот, ее пальцы обвились вокруг моих бицепсов и впились в них, пока ее ногти не вонзились в меня.

Я целовал ее жестоко, дико, поглощая ее со всей силой своей ярости и толкаясь в нее своим членом с отчаянной потребностью. Она начала расстегивать пуговицы моей рубашки, прикусывая губу, и целовала меня в ответ с такой же яростью. Мы оба были в ярости, возбуждены и чертовски зависимы друг от друга, но я не мог позволить этому случиться.

Я отстранился от нее со стоном разочарования, почувствовав вкус крови в том месте, где она укусила меня, и повернулся к ней спиной, вцепившись пальцами в волосы и пытаясь успокоиться.

— Трус, — рычала она, зажигая мою кровь еще большей злостью.

— Я не могу быть с тобой в таком состоянии, — ответил я, не желая смотреть на нее и не поддаваясь на ее слова. — Я слишком чертовски зол, я буду слишком груб с тобой.

— Может быть, я хочу, чтобы ты был груб со мной, — огрызнулась она. — Может быть, я хочу почувствовать твою ярость каждой частичкой своей плоти и утонуть в ней. Может быть, я не хочу быть разбитой девушкой, с которой ты должен быть мягким все это чертово время.

Подушка ударила меня по затылку, затем еще одна. Я крутанулся, чтобы поймать третью, отбросив ее в сторону и случайно сбив лампу, но мне было плевать на это.

— Не дави на меня, Уинтер, — предупредил я ее, но огонь в ее глазах так просто не потушить.

Она подошла к журнальному столику, взяла с него стакан виски, сделала длинный глоток, приблизившись ко мне, а затем выплеснула остатки прямо мне в лицо.

Я крикнул ей что-то нечленораздельное и схватил ее, повалив на диван и прижав к себе, а мои губы нашли ее губы, пробуя виски между нашими ртами, пока оно стекало с моих волос. Я был уверен, что стакан разбился, когда она уронила его, но я не мог сосредоточиться на звуке бьющегося стекла, поскольку был поглощен страстью к девушке, лежащей подо мной.

Уинтер стонала мне в рот, когда я целовал ее так сильно, что на коже оставались синяки, вдавливая ее в подушки и борясь с собой по поводу того, действительно ли я верю, что она этого хочет. Если я причиню ей боль или напугаю ее, то никогда себе этого не прощу, но в то же время я был зол как черт и страстно желал заполучить ее тело как свое и дать ей все причины в мире, чтобы она хотела, чтобы все так и оставалось.

Ее рука прижалась к моей груди, толкая меня назад, и я застонал, когда сел, но мое разочарование было недолгим, когда она забралась ко мне на колени и снова поцеловала меня, зеленое платье задралось