– А мама?

Ратна заморгала, словно в ее глаза попал песок. Это было невыносимо! Она наслаждалась музыкой голоса своей дочери, но эти слова…

– Она останется здесь.

– Почему? Она заболела?

– Да. То есть… не знаю.

– Мы уезжаем надолго?

– Не очень. Я покажу тебе много интересного.

– А это кто? – спросила Анила, показывая на Айрона.

– Твой брат.

– Мой брат Сунил.

– А теперь будет еще и другой.

Нилам стоял, опустив руки. Манджу застыла, как статуя. Из дома доносился плач Кумари. Эти трое, привыкшие к существованию в своем маленьком неизменном мирке, не умели бороться с судьбой.

Ратна вышла за ворота, уверенно держа дочь за руку. Отчаяние оставшихся за порогом людей било ей в спину, точно порыв ветра, но она не согнула плечи и не опустила голову.

Прежде щебечущая, как птичка, девочка посерьезнела. Анила была еще слишком мала, чтобы задумываться о том, куда ее ведет незнакомая женщина. Но девочка хорошо чувствовала, насколько Кумари, которую Анила привыкла считать своей матерью, и эта женщина разные. Маму отличали спокойствие и особая глубокая ласка, тогда как незнакомка была полна неумолимой, непримиримой, стремительной силы, которая гнала и увлекала вперед.

Анила хотела заплакать, но не решилась, потому что привыкла слушаться взрослых. Почувствовав перемену в ее настроении, Ратна остановилась.

– Должно быть, я иду слишком быстро?

Стремясь поскорее удалиться от дома Нилама, она в самом деле спешила и тянула девочку за руку. Едва заметно вздохнув, Анила пожала плечиками. Она казалась умненькой и беззащитной.

– Ты проголодалась? Чего ты хочешь? Может, купить тебе морковной халвы?

– Я хочу домой. К маме.

Ратне казалось, будто ее тело пронзают раскаленные иглы, а ноги наливаются свинцовой тяжестью. Только смерть делает человека бесчувственным, как камень, а пока он жив, он терзается сомнениями, сопереживает и… понимает.

В душе Ратны словно пронесся смерч, в глазах потемнело. Она поняла, что не сможет распорядиться судьбой маленького существа против его воли, даже если это причинит ей самой новое страшное горе.

Когда она, едва волоча ноги, вошла в ворота дома Нилама, ей почудилось, что остановившееся там время вновь потекло, а стершиеся краски ожили. Обрадованная Анила бросилась в объятия Кумари, которая едва не упала в обморок от счастья. У Ратны пересохло в горле, и все же она сумела сказать Ниламу:

– Я передумала. Пусть Кумари научит меня плести гирлянды. В Варанаси на это можно прожить.

– Ты собираешься туда вернуться? – В голосе Нилама звучала надежда.

– Да. Мне надо кое-кого дождаться.

Через несколько дней, простившись с обитателями дома и своей дочерью, Ратна отправилась в путь, бережно прижимая к себе крохотное тельце сына. Ощущение детского тепла вызывало в женщине дрожь; глядя на сына, она испытывала счастье и переполнявшую ее любовь. Но все эти чувства смешались с болью, которая – Ратна это знала! – никогда не утихнет. Молодая женщина понимала: пройдет время и Анила окончательно удалится в собственный мир, недоступный ее матери.

Ратна не могла сказать, сумеет ли она жить дальше, не жалуясь на судьбу, не жалея о потерянном, питая надежды на лучшее. Чтобы отвлечься, она принялась думать об Аруне и Соне, но и эти мысли оказались безрадостными.

А в это время на одной из песчаных отмелей, протянувшихся вдаль ровным белым полотном, пожилая чета индийцев, живущих в деревушке на правом берегу Ганга, обнаружила неподвижное женское тело. Решив, что женщина мертва, они долго не решались приблизиться к ней, но когда подошли, то увидели, что она дышит, а еще – что она молода и красива.

– На ней почти нет одежды! – смущенно произнес мужчина.

– И никаких украшений, – добавила женщина. – Ганга раздела ее, но не пожелала взять себе ее жизнь. Как мы узнаем, кто она?

– Придет в себя – сама скажет. Надо отнести ее в деревню.

– К нам?

– Да, раз уж мы ее нашли.

– Наверное, она стала жертвой бури!

Ураган бушевал целые сутки, но сейчас совершенно стих: земля и вода замерли в глубоком покое. Жители деревеньки занимались привычными делами. Меж глиняных лачуг бродил скот и бегали дети, над крышами стелился дым, уходящий далеко в поля.

Супруги уложили девушку на циновку. Что-то подсказывало им, что незнакомка происходит далеко не из низшей касты. Однако они заметили и кое-что другое.

– Как думаешь, волосы ей тоже Ганга обрезала? – задумчиво произнесла женщина.

Мужчина помрачнел.

– Неверная жена? Тогда ее, возможно, бросили в реку, чтобы она утонула!

– Мы не можем ничего решать, – ответила женщина.

– Ты права. Позовем жреца.

Когда незнакомка пришла в себя, они ничего не добились. Казалось, она потеряла дар речи, а быть может, и память. Жрец предположил, что девушка просто не хочет говорить, кто она, но, похоже, ее уста в самом деле сковало какое-то глубокое потрясение.

Оставлять эту странную женщину у себя было неразумно и даже опасно. Поразмыслив, брахман велел пожилой чете подождать, пока незнакомка немного окрепнет, а потом отправиться вместе с ней в город, чтобы спросить совета у всемогущего Шивы. По мнению жреца, это происшествие относилось к тем случаям, когда люди бессильны докопаться до правды без помощи высших сил.

Открыв глаза, Джейсон понял, что ему приснилось осеннее английское утро.

Блеклое солнце мягко освещало разноцветную листву парка и черные гнезда грачей на деревьях. Склоны холмов, окружавших усадьбу, были тихими и пустынными.

Мысленно войдя в дом, Джейсон словно воочию увидел, как горничные отдергивают занавеси с высоких окон, выметают из каминов золу, чтобы зажечь новый огонь, а тем временем в комнаты вползает туман и врывается свежий холодный воздух. То была картинка из его детства, поры радостной безмятежности, странного заколдованного времени.

Внезапно молодой человек ощутил такую тоску по былому, что у него вырвалось:

– Я хочу домой!

– Очнулся? – Его сосед приподнялся на постели. – Это хорошо. Если ты хочешь домой, можешь попросить отпуск по ранению.

Не ответив, Джейсон вновь смежил веки. Он не мог поехать домой, потому что у него не было денег. Даже если б и хватило на дорогу, что ждало его в Англии? Конечно, он бы с радостью встретился с матерью, однако на следующий день к нему бы нагрянули толпы кредиторов.

Разумеется, многие сослуживцы сказали бы, что он дурак, потому что не сумел поживиться на войне.