Окованные железом врата медленно открылись. Ратмир тронул пятками бока коня. Тот всхрапнул и оскалил зубы, чувствуя, что пришла пора поквитаться за прежнего хозяина.

– Ратмир! – крикнул Эйнар и ударил клинком о торчащее из культи лезвие.

– РАТ-МИР! – грянула дружина, закричали ополченцы, подхватили женщины, дети и старики.

Новый князь Ладоги выехал навстречу безмолвно стоявшему на горбатом берегу всаднику. Тот кивнул и двинул своего коня навстречу.

Гарм Секира снял капюшон. Золотистые лучи упали на гнилые остатки лица и волос на пожелтевшем черепе. Ратмир спрыгнул с коня и, глядя в недоуменные глаза Черногрива, жестом отправил его восвояси. Гарм рассмеялся и тронул пятками своего жеребца. Белый конь с красными глазами двинулся вперед, навстречу спешившемуся противнику.

– Я знаю, кто ты. И зачем вернулся. Тайный Народ рассказал мне про тебя, Скегги Кожаный Плащ, – Ратмир на ходу развязал пояс и сбросил удивленно сверкнувшее оружие.

Со стороны крепости донеслись предупреждающие крики.

– Он еще безумнее, чем кажется, – сказал Эйнар, не отрывая глаз от безоружной фигурки, на которую надвигался закованный в броню всадник.

Стоявший рядом Рю до крови прикусил губу. Вся Ладога собралась на стенах, облепила башни и, затаив дыхание, непонимающе смотрела за происходящим сотнями побледневших от страшного предчувствия лиц.

– Ты был тем самым морским конунгом, убившим моего деда, – говорил на ходу Ратмир, – и понесшим за это кару от моего отца. Он утопил тебя в бочке, связанного, без оружия. Как простого трэля. А голову…

– Это было ошибкой, – перебил его Гарм Секира. Его голос шипел и извивался, как огромная змея. – Иные обиды могут быть сильнее смерти. Тьма услышала мою ярость. Помогла вернуться, чтобы отомстить. Дурак Атли решил, что я служу ему. Он давно уже мертвый дурак. Я служу тьме, которая пришла вместе со мной.

– Сыновья рождаются, чтобы исправлять ошибки своих отцов, – Ратмир стянул рубаху. Остановившись на миг, он сбросил штаны и улыбнулся ветру, упруго обнявшему сухое голое тело. – Пришло время снова убить тебя, пес.

Гарм расхохотался и ударил коня по крупу, пуская в галоп.

– Время умирать, глупый голый человек.

Наскакивая на Ратмира, он поднял тяжелую секиру. Лезвие тускло блеснуло, опускаясь на растрепанную русую голову с седыми прядями.

Ладога ахнула. Закричала Огнеяра, ухмыльнулся Дрозд, прижав нож к ее горлу с набухшими от вопля жилами.

Никто не успел увидеть, как человеческие черты Ратмира слились в черный вихрь, и как вихрь метнулся к победно крикнувшему всаднику. Вопль перешел в хрип – прыгнувший на Гарма гигантский волк перегрыз ему горло.

Закричал от ужаса красноглазый конь, сбрасывая седока. Ноги и руки рухнувшего на землю всадника еще скребли землю. Потемневшие от черной крови клыки снова сомкнулись. Позолоченный панцирь лопнул вместе с покровами черного нечеловеческого тела, из которого вывалились скользкие комья червей, клубки разноцветных змей, шевелящиеся гроздья многоножек и мокриц.

Земля под хрипевшим Скегги вздулась и лопнула. Отпрыгнувший в сторону волк смотрел, как то, что недавно было конунгом мертвых, разрывают на части и утаскивают в раскрывшуюся бездну десятки мертвых костяных рук.

Вскоре все было кончено. На месте, где лежал поверженный враг, остались лишь комья вывернутой наизнанку земли.

Волк повернул голову к застывшему от ужаса вожаку финнов. Человеческие, голубой с зеленым, глаза впились в помертвевшее лицо. Дрозд взвизгнул, отбросил нож и бросился вдоль берега. За ним уносили ноги конники северян, улепетывала, побросав щиты и копья, пехота.

Огнеяра подошла к смотревшему на нее волку и запустила тонкие пальцы в густую вороную шерсть. Тот положил тяжелую голову ей на плечо.

– Гарм не должен умереть ни от железа, ни от огня, ни от воды, ни днем, ни ночью, ни снаружи дома, ни внутри, ни от руки человека, ни от зубов животного, – сказала она.

– В пророчестве ничего не говорится про оборотней, – сказал Ратмир. Он стоял рядом с ней в прежнем человеческом обличье, а навстречу из распахнутых ворот Ладоги бежали, спешили люди, молодые и старые, мужчины, женщины и дети, неся его имя на устах.

Множество рук подняли Ратмира в воздух, подбросили раз и другой, и он со смехом взлетал почти до самого неба. И только сейчас увидел, что на землю, оказывается, пришла его любимая ранняя осень, и что в по-особенному синем небе плывут стремительные облака, светит золотисто-мягкое солнце, блестят серебряные нити и предчувствие разлуки с родными краями слышится в голосах стригущих остывающий воздух птиц.

– А хвост у тебя, Ратмир, был гораздо длиннее, чем… – Голос Эйнара утонул в реке толпы.

Рядом заливался счастливыми слезами маленький ронин, орал во всю глотку радостный Храбр, хлопали, кричали и славили ладожане.

Ратмир смеялся в ответ, дрыгал ногами, и мир взлетал и опускался вместе с ним, смеялся всей землей и всем небом.

Над широкой спиной кургана неспешно заходило усталое красное солнце. У голубоватой кромки лесокрая сгрудились тяжелые синие тучи. Изредка вдалеке рокотал гром – будто бы сам покровитель воинов Перун тоже решил явиться на тризну по прежнему хозяину Ладоги.

Воины по очереди передавали друг другу прибавившую в размере и весе братину Ратибора. Пили из нее и северяне, сдавшиеся в день поражения Гарма, которым позволили остаться в обмен на клятву верной службы в княжеской дружине. Никто не возразил против присутствия на тризне женщин его семьи, зная, что на то была бы воля Ратибора.

– Он говорил, что смысл жизни мужчины – стать воином, волхвом и отцом. Первый путь – укрепить в себе силу духа и тела. Второй – развить свой дар во благо людям. Третий – вырастить детей, достойных своих предков, – Мирослава посмотрела на задумчиво глядевшего на волнующиеся травы кургана Ратмира. – Он гордится тобой. Они все сейчас поднимают за тебя кубки: Ратибор, Браги и Ратияр.

Огнеяра вытерла заблестевшие глаза, крепко, двумя руками обняла мужа. Тот осторожно положил ладонь на ее живот.

На валун с высеченным именем Ратибора присела отдохнуть стайка голубых бабочек. Потом взлетела, закружилась рядом с ними голубым вихрем. Огнеяра улыбнулась, ощущая кожей прикосновения невесомых крыльев.

– Время бабочек, – тихо сказала она Ратмиру, – это не мечта. Оно здесь. Между нами.

– Между нами, – эхом отозвался князь.

Железный Волк смотрел вслед уходящему солнцу, провожая день, в котором закончилась война. Ему на смену уже спешила ночь, что будет гореть огнем погребальных костров павших героев, звенеть кубками и звучать песнями славы.

А потом настанет день, просторный и светлый, словно чья-то новая жизнь, и в нем никто не умрет до заката.