Заскрипели по камням ободья тележных колёс, неудачливая экспедиция тронулась в обратный путь. С собой увозили массу фотографий и пару образцов, которым нашлось место на перегруженных телегах. Горько восплачут палеонтологи от смертной обиды, ежели доведётся им узнать, где побывала экспедиция. Хотя, скорей всего, ничегошеньки они не узнают, майоры госбезопасности умеют хранить тайну.

Как и прежде, майор с Гориславом Борисовичем ехали во главе каравана, только за возницу был не знаток французского языка, а Никита. Несколько солдат шли пешком, положив одну руку на край телеги, а другой придерживая автоматы. Горислав Борисович понимал, что всем попросту не уместиться на девяти перегруженных повозках: лошадей стало меньше, а людей и барахла – больше, но всё равно было не избавиться от ощущения, что его конвоируют. И то, что Никита с ходу вписался в майорский коллектив, ничуть не придавало уверенности. Зато майор обращался теперь по преимуществу к Никите, возможно, просто разрабатывая нового члена своей команды.

– Я с самого начала видел, что ты наш человек, и хотел привлечь тебя к проекту, но руководство сочло, что всех Савостиных нужно оставить в покое. Ничего не попишешь, у меня тоже есть начальство. Между прочим, прикинь, эти люди, отправляя меня изменять историю, прекрасно понимают, что себя самих они обрекают на небытие. Скорей всего, никто их них просто не родится, ведь революция и войны переболтали население страны, и большинство из нас произошли от браков, немыслимых в прежние времена. Во всяком случае, это касается городских жителей. И тем не менее нашлись люди, готовые пожертвовать собой ради блага России. Вот перед кем надо преклоняться, а не себя жалеть. Нам-то что, мы в любом случае свою жизнь сполна проживём, здесь ли, там… да хоть у динозавров. А каково тем, кто нас послал? Всю жизнь работать, добиться положения, власти, пусть не самой высокой, но ощутимой, а потом одним волевым решением отменить всё, даже не от власти отказаться, а просто вычеркнуть собственную жизнь ради того, чтобы кому-то, в этой реальности вовсе не родившемуся, жилось по-человечески. Я бы так не смог.

– Я тоже, – сказал Никита, перебирая вожжи. – Мне кажется, человек должен менять настоящее, а не прошлое своей страны. А то разохотимся переигрывать, и получится у нас не жизнь, а компьютерная игрушка.

– Ну и ну! – воскликнул майор. – От кого другого ждать таких слов, но не от тебя! Что ты в таком случае делаешь в двадцать первом веке? Тебе следует при царе-батюшке землю сошкой ковырять. А ты, однако, к нам приехал.

– Молодой был, глупый, – согласно произнёс Никита. – А как поисправлял историю в сопредельных странах, то и понял, где правда живёт. Не дело чужую судьбу перелопачивать, даже ради самой заманчивой идеи.

«Ради кружки молока», – невольно покаялся Горислав Борисович, молча слушавший спор.

– Ещё один правдолюбец на мою голову!.. – проворчал майор. – Слушай, Савостин, если ты себя к девятнадцатому веку относишь, значит, тебе то время переделывать можно?

– Мне можно, а вам – нет.

– Ну ты крут! Кто ж тебя будет спрашивать? Мы ведь тоже туда навсегда уезжаем, возвращаться нам будет некуда, значит, девятнадцатый век и наше время тоже; в двадцать первом мы временно, уж прости за каламбур. Так что вернёмся домой, передохнём пару дней, снаряжение подправим и отправимся поновой. Теперь уже знаем, как это получается, так что второй раз крокодилам в зубы не въедем. А ты, чем философствовать зазря, давай лучше с нами. Я за тебя перед начальством поручусь. Ты человек бывалый, по туманной дороге хаживал не раз, да и Горислав Борисович, по всему видать, к твоему слову прислушивается, так что не придётся из него согласие клещами вытягивать. Мне проще, ему – легче, всем – хорошо. Ну как, едешь с нами?

Никита, помолчав, кивнул на Горислава Борисовича.

– Я с ним еду. Уговорите его по-доброму – это одно дело, а нет – тогда извиняйте.

– Уговорим! – пообещал майор. – У нас с Гориславом Борисовичем давно уже полное взаимопонимание.

* * *

Телеги выкатились в двадцать первый век возле самых Ефимок, где были встречены майорской подставой, терпеливо ожидавшей при дороге, и все вместе отправились в сторону мотеля, откуда началось их путешествие. Ещё по пути майор переговорил с командиром встречавших, видимо, выясняя, как могло случиться, что Горислав Борисович ускользнул у них из-под самого носа. Вернулся задумчивый, на телегу долго не садился, шагал рядом. Потом спросил Никиту:

– Своих в девятнадцатый отправил?

Никита, не вдаваясь в подробности, кивнул.

– Теперь понятно, почему ты на два дня задержался. Ну и правильно сделал. О своих надо в первую очередь заботиться, тогда тылы прочней будут.

Майор вздохнул и вспрыгнул на телегу.

– А мне вот вывозить некого, – сообщил он. – Мама умерла, с женой – в разводе, и с сыном видеться она не дозволяет. Нет, говорит, у тебя никакого сына. Что же, нет – значит, – нет. Отсутствие прочных тылов иногда тоже бывает полезным. У меня весь отряд по этому принципу подобран. Ребята знают, что домой возвращаться не придётся, и не слишком об этом горюют. Девушки, у кого были, за других замуж повыскакивали, родителей или не осталось, или не надо таких родителей. Друзья есть, настоящие, но они все здесь, а те, что на гражданке, – просто приятели. Помните песню: «…и тогда нам экипаж – семья»? – так это про нас.

Горислав Борисович молчал, вспоминая Никитины слова: «Такие ломаются чаще других». При взгляде на майорскую команду в это верилось и не верилось одновременно.

С просёлка обоз вывернул на асфальтированное шоссе и вскоре оказался возле закрытого мотеля. Здесь ничто не изменилось, только название было сбито с фасада, впрочем, вновь без особого успеха. Некогда голубая краска на стене успела выцвести, а под буквами сохранила первозданную свежесть, так что голубые контуры оповещали проезжих, что перед ними прежний мотель «Заика». Горислав Борисович усмехнулся, подумав мимоходом, что когда завхоз заново выкрасит стену, «Заика» таинственным образом проступит сквозь слой свежей краски.

Однако, несмотря на все усмешки, о себе Горислав Борисович осмелился напомнить, лишь когда обоз въехал на территорию, огороженную забором из панцирной сетки:

– Вы обещали отпустить меня сразу после первой поездки.

– А ты обещал отвезти нас в девятнадцатый век, а сам завёз в доисторические времена, – отпарировал майор.

– Я обещал постараться, и я старался, – упорствовал Горислав Борисович.

– Плохо старался, – спор всё больше напоминал перепалку нерадивого ученика со строгим учителем. – Отвезёшь нас куда надо – и всё, можешь быть свободен.

– Да знаю я вас, вам и тогда понадобится одно поправить, другое подкорректировать. Вы же говорили: «Покажи, как ходишь по времени, а дальше мы как-нибудь сами». Тут уж вы не скажете, что я плохо показал. Миллион лет – не шутка. Сдержите и вы своё слово: оставьте меня в покое и обходитесь как-нибудь без меня. Поймите, я устал. Семидесятилетних стариков даже в войну на фронт не брали.