— А давай глиняные чучела лепить будем. Зверьков разных, птичек.

— А хочешь, колобка вылепим? — неожиданно предложила Триш, припомнив сюжет из прочитанной им в детстве Норой сказки. — Очень легко, шарик скатать и всё, вот и колобок.

— Это слишком просто получится, — не согласилась Ницца, — если просто шарик. Неинтересно.

— А зато знаешь, какой колобок был умный? — улыбнулась Триш. — Он всех обманул: и волка, и лису, и ежа.

— Конечно, он умный, он же из одной головы состоит. Поэтому столько дураков, что у них не только одна голова есть, а ещё живот и ноги. — Триш изумлённо посмотрела на Ниццу, оценив девочкин вывод, и покачала головой, желая выразить восхищение, но Ницца не дала, а предложила: — А давай лучше не колобка лепить, а глиняное чучело Земли, чтоб как глобус, у нас такой на подоконнике в классе стоит. Он большой, больше колобка, и мы на нём страны всякие нарисуем, моря, океаны разные, горы… И в печке запечём. И Гвидону подарим, чтобы знал, как ему потом надо лепить, чтобы красиво было. А?

Идея привела Тришку в восторг, и они приступили к делу. Аккуратно нарезали палочкой страны и континенты, разгладили ложкой мировые водные ресурсы, отдельно обозначив Арктику и Антарктику, и под конец нагребли повыше разные горы и хребты. Заодно из остатков налепили разных уточек, птичек, пепельниц и мисочек. Большую миску расстарались специально для Ирода, воду пить. Юлик затопил им бабкину печь, и тяжеленное глиняное чучело Земли вместе с попутной творческой мелочовкой уплыло в раскалённый зев. Получилось отлично, правда, по глобусу в трёх местах протянулись основательные трещины, чуть ли не до центра Земли, но они решили, что это не помешает, потому что получившееся пособие по географии сиюминутно перешло из разряда обычных в раздел «Произведения искусства». Так им сказал обалдевший от увиденного Гвидон, когда принимал подарок. И тут же взялся за доработку: покрыл страны и континенты, а также воды и горы разноцветными эмалями. И смастерил из дерева подставку. То, что получилось, взгромоздил на верхнюю полку в мастерской, объяснив, что прикасаться к этому больше нельзя, это работа на века. Узнав, что идея принадлежит Ницце, расцеловал девочку и сказал:

— Продолжай в том же духе, дочка. Ты ещё всем нам нос утрёшь!

Тогда у него впервые вырвалось это «дочка». Но значения сравнительному образу не придал, не успел ещё остыть от наслаждения совместным творчеством. Второй раз он назвал её так в ходе нелёгкой полемики с этой детдомовской стервой, Клавдией Степановной, после чего он впервые серьёзно задумался об этом, пока возвращался из детдома в Жижу. Ну не вполне о том, чтобы удочерить, — так, вырвалось под горячую руку, — а о том, скорее, отчего судьба распорядилась так, что эта явно незаурядная девочка осталась без родительской опеки. Почему именно она? Почему Ницца Гражданкина? Подумал тогда ещё, что надо бы ей что-нибудь к зиме прикупить, нормального, детского, а то что она в этой шали своей не по размеру ходит, замотанная, как маленькая бабка…

Зайдя в дом, Юлик обнаружил, что там никого. И удивился. Бросил на стол вермишель и тут же сообразил, что все в пристройке. Так и оказалось. Дочери сидели на единственной кровати, а Джон активничал у огня, орудуя кочергой. Шварц отметил про себя, что получается это у него весьма ловко, у русской печи, хоть и иностранец и не у английского камина. Тут же, наблюдая за работой Харпера, сидел верный Ирод.

— Так, может, и поселишься в срубе, а, Джон? Гляжу, ты на все руки мастер, — с этими бодрыми словами он опустил на пол две «Фетяски».

— А мы как раз только об этом говорили, — сказала Триш и, подойдя к мужу, обняла его за талию. — Ты не будешь против?

— Наоборот, я только за! — искренне обрадовался Шварц. Он поднял с пола одну «Фетяску» и сорвал зубами крышку. — Отметим? И заодно возвращение на родину женской группы! — и протянул бутылку Тришке. — За семью!

— За семью! — повторила она, сделала глоток из горла и передала «Фетяску» сестре.

— За семью! — Приска тоже отхлебнула кислятины, поморщилась и передала бутылку дальше, отцу.

— За семью! — негромко произнес Джон и сделал большой глоток, после чего вернул бутылку Юлику и добавил: — Жаль, что Ироду с нами нельзя, — и уточнил дополнительно: — И что Мира Борисовна не присутствует.

Триш удивлённо вскинула брови, но Юлик остановил её жестом руки и произнёс в свою очередь:

— За семью! И за новоселье! — и сделал свой глоток, подводя черту под сказанным всеми.

Приска поднялась, вышла в сени и, приоткрыв дверь на мороз, бросила взгляд на свой дом. Там горел свет.

— Гвидон вернулся, — сообщила она всем. — Я пошла, продолжим завтра, — и обратилась отдельно к отцу, по-английски: — Да, дэдди?

— Иди, милая, — тоже по-английски ответил Джон, — он так тебя ждал всё это время…

Этой же ночью, когда они разжали объятья, Гвидон и Прис, она решилась и сказала ему правду. Поняла, что ни утаивать, ни оттягивать не будет. И что если не скажет теперь, то всё лишь осложнится потом и приведёт к непредсказуемому результату.

— Гвидон, я больше не смогу родить тебе девочку, — тихо прошептала она мужу. — Я больше никого не смогу тебе родить. Никогда. Так сказал доктор. — И так же тихо заплакала, уткнувшись лицом в подушку. Он прижал её к себе и поцеловал:

— Я это знал, моя хорошая… Я знал…

Она повернулась к нему лицом:

— Знал? Но как?

— Я понял. Когда увидел твое лицо. В аэропорту. Не знаю, почему, но догадался.

— Догадался? И что же теперь? Ты ведь меня не оставишь, правда? Я так люблю тебя…

— И я тебя люблю, Присонька… И никогда не оставлю. И девочка у нас с тобой будет. Обязательно…

Она на миг замерла, глядя в глаза мужу. Волосы её за то время, пока они не виделись, немного отросли и обрели легкую волнистость, о которой Гвидон не подозревал. И сейчас они падали на её чуть угловатые плечи и серебрились в свете густой жижинской луны, насквозь пробившей чёрное небо над спящей деревней. Сейчас его жена, Присцилла Иконникова-Харпер, напоминала Гвидону древнегреческую Афродиту, богиню любви и красоты.

— Лепить… — тут же пришло ему в голову. — Приску лепить… Девочку мою любимую…

Она помолчала и вздрогнула:

— Скажи, это… это то, о чём я подумала? — Голос её был робким и чуть-чуть просительным. — О чём я думаю уже давно?

— Да, — без паузы ответил Гвидон и притянул её к себе. — Об этом. О том, что у нас будет дочка. Твоя сестра. И неважно, как она будет нас с тобой называть: папа с мамой или Гвидон с Приской. Она будет нам дочь. И мы с тобой оба это знаем… Завтра же пойду по кабинетам, и без дочери меня не жди, так и знай. — Он улыбнулся и добавил мечтательно: — Без Ниццы Гвидоновны Иконниковой.

— Иконниковой-Харпер, — с облегчением поправила его жена. — Ниццы Джоновны Иконниковой-Харпер.

— Кстати, вопрос… — задумчиво изрёк Гвидон пришедшую в голову мысль, — ты полагаешь, Джон ничего не должен знать? И вообще, что он может обо всём этом думать? Что для него это было? Фрагмент? Интрижка? А если серьёзный роман?