И тут со злодеем-амбалом произошел конфуз: он, видно, так перенапрягся, что его боксерские трусы лопнули на заду с таким звуком, будто он оглушительно "подпустил ветра".

Он покраснел как рак и, стыдливо прикрывая зад перчатками, в панике заметался по рингу.

– Вот это облажался! – радостно взвизгнул сидевший рядом фанат. – А ведь он, похоже…

Тут на мгновение испарившийся кролик Багс появился вновь, теперь уже на велосипеде, в сюртуке, цилиндре и с колокольчиком в лапе. Велосипед вихлялся из стороны в сторону в унисон со звоном колокольчика. На шее у кролика висела табличка с надписью: "Стайкен Тайм, портной, срочные заказы".

Тайм… Том задумался: имя вроде бы знакомое. И тут он вспомнил тот апрельский день, порывы ветра, несущие песок и ворошившие цветы на могилах. И преподобного мистера Тайма, моловшего полную чушь. Том осознал, что его охватывает ужас. Это не может быть простым совпадением, никак не может.

А Багс на велосипеде принялся выписывать круги по рингу. Теперь у него появилась громадная игла с продетой сквозь нее ниткой, более похожей на канат: двигаясь вокруг вконец растерянного амбала, он быстро-быстро упаковывал его словно в кокон. В точности как преподобный Тайм, Багс время от времени молитвенно соединял перед собой лапы, закатывал вверх глаза, кротко склонял голову – короче, пародировал священника как мог. Том как будто даже уловил запах мятной жвачки изо рта.

Когда Блуто (или все-таки Снейл?) исчез в коконе вместе со своей татуировкой, беспомощно извиваясь червяком, Багс соскочил с велосипеда и принялся выделывать над коконом загадочные пассы – через секунду тот превратился в кафедру, на которой лежала раскрытая книга. Багс поклонился, сложил молитвенно лапы и стал занудливо читать проповедь.

При виде столь блестящей пародии на ненавистного святошу Том почувствовал огромное облегчение.

– Жуткий зануда, правда? – пробормотал фанат.

– Еще какой! – ответил Том "Вот что делает магия", – подумал он с восхищением. Вот почему ее так ненавидят все эти ханжи в рясах и без оных: магия способна выставить их на посмешище, показав такими, как они есть. Ему вдруг стало так легко и свободно, как, наверное, никогда в жизни.

А Багс начал выделывать пассы возле своего велосипеда: тот прозвенел звонком и вдруг выстрелил вверх множеством железок, которые тут же превратились в огни фейерверка.

В лапах у кролика оказалось ружье. Он скинул сюртук, вывернул его наизнанку – теперь это была военная форма. Натянув ее на себя, Багс прицелился в воздух и нажал курок.

Из дула вырвались огни фейерверка. Затем он упер ружье стволом в пол, рванул на себя приклад, словно рычаг, в полу сцены распахнулся люк, куда и провалилось спеленутое тело Блуто, в которое уже успела превратиться церковная кафедра.

Исполнив победную пляску папуасов, кролик переломил ружье надвое – оно стало опять велосипедом, – вскочил в седло и умчался прочь со сцены.

– Надеюсь, вам понравилось, – сказал фанат голосом Коулмена Коллинза.

Том в возбуждении повернулся к нему: маг вернул свой нормальный облик. У него был чуть усталый, но страшно довольный вид, какой и положено иметь старому дядюшке-добряку, сумевшему великолепно развлечь любимого племянника и его лучшего друга.

– Ну да, вижу, что понравилось. – Вдруг он протянул руку и ласково погладил Тома по волосам. – А ты, мальчик мой, просто чудо.

Том невольно напрягся; приподнятое настроение почему-то сразу улетучилось.

– Какой сегодня день? – осведомился тем временем Коллинз.

Тома так ошарашил его неожиданный жест, что он лишь пожал плечами. Маг убрал руку с его головы.

– Сегодня воскресенье, – сказал он, – а по воскресеньям полагается предаваться благочестивым размышлениям.

Поэтому я счел необходимым включить в наш маленький спектакль хоть одну библейскую сценку.

Он хлопнул в ладоши, и декорация стала поворачиваться.

Веселенькая мелодия сменилась более спокойным, но каким-то пульсирующим ритмом. Том машинально принялся отбивать такт ногой, и маг одобрительно кивнул.

А декорация уже полностью повернулась: на сцене появился длинный стол, заставленный блюдами и кубками с вином. В окно лились багровые лучи предзакатного солнца.

Тринадцать фигур в хитонах за столом, хотя и знакомые, несомненно, не были столь легко узнаваемы, как кролик Багс или Блуто из мультиков.

Раздался громкий смех Дэла, и Тома осенило. Как же он мог сразу не узнать знаменитую сцену: внимание одиннадцати за столом полностью устремлено на высокого, еще молодого человека с бородой, сидящего в центре, а тринадцатый куда-то отводит взгляд…

– Та самая картина, – проговорил Том.

Коллинз улыбнулся.

Вместо религиозного гимна послышались вдруг бравурно-шаловливые аккорды фортепиано, собравшиеся за столом принялись размахивать руками, будто дирижируя, затем поднялись и пустились в пляс, горланя идиотские куплеты:

Трали-вали, трали-вали,

Трали-вали, семь пружин!

На ужин у нас рыбка,

Какая – мы не знаем.

На ужин у нас рыбка,

Какая – мы не знаем.

Меню у нас тут нету,

Ведь мы не в ресторане.

На ужин у нас рыбка,

Какая – мы не знаем.

Вчера мы ели рыбу,

Сегодня – рыбу с хлебом,

А завтра – хлеб без рыбы,

Живем – не голодаем!

Эх!

На ужин у нас рыбка,

Какая – мы не знаем.

На ужин у нас рыбка,

Какая – мы не знаем.

Бородатый извлек из-под хитона саксофон и выдал пронзительное, душераздирающее соло, остальные принялись размахивать руками и притопывать. Один из апостолов задудел в трубу. Хор сменился нестройными пьяными воплями:

ЭХ-МА!

На ужин у нас рыбка,

Какая – мы не знаем.

Декорация начала снова поворачиваться.

На ужин у нас рыбка,

Какая – мы не знаем.

Стол вместе с людьми, горланящими идиотские куплеты, исчез из виду.

Музыка – если ее можно так назвать – затихла. Теперь перед ними была лишь глухая черная стена.

– Ну как вам это? – спросил Коллинз и, не дождавшись ответа, добавил:

– Может, перейдем теперь к Уровню третьему? Поучимся летать?

– Да, да! – в один голос воскликнули оба мальчика.

И тут внезапно все исчезло, испарилось, словно сон, день сменился ночью, стало гораздо холоднее…