Алексей кричал, пока не понял, что окружен такими же людьми, испытывающими не меньшую муку, а может, и большую. Тогда его крик потерял смысл: одному среди многих криком ничего не добиться. Зато медленно, но верно стали крутиться шестеренки мыслей в голове. Он начал понимать причины, по которым оказался в темноте, с режущей болью в ногах.

Все объяснялось просто. Та зачистка, которую они с командой устроили, вызвала обвал деревянных строений, Алексей не успел выбраться из здания, и его накрыло. Страшно было даже представить, какой вес обрушился вниз, складывая гармошкой деревянные этажи внутри пустого цеха. Скорее всего, теперь болело все и у всех, кто находился в помещении. Страдания не обошли стороной никого.

Юдин попытался согнуть левую ногу, но дернул слишком сильно, и крик вновь вырвался на свободу. Что-то придавило сверху, не иначе. Тогда Алексей попробовал нащупать границы места, где оказался. И был неприятно удивлен – руки везде натыкались на дерево. Кроме того, над головой тоже были доски. Сердце забилось сильнее. Осознание, что мужчина заперт внутри деревянной коробки размером метр на два, повергло в панику. Алексей с новой силой попытался освободить ноги, сжимая зубы от нестерпимой боли и захлебываясь криком, как и сотни других пострадавших вокруг. Устав от бесполезных попыток выбраться, Юдин успокоился, некоторое время мысли метались в голове от испуга, затем он протянул руку и просто нащупал сначала одну, потом вторую ногу, изогнувшись, насколько мог.

Фух! На месте! Уже хорошо, но более детальное обследование выявило доску, торчащую в одной, и брус, придавивший другую. Та, которую проткнула доска, была мокрая и липкая: сразу представилось, как кровь тугими толчками вытекает из раны. Мужчину на мгновение парализовало от ужаса: ведь вместе с кровью обычно уходит и жизнь… медленно, рывками. Но потом он вспомнил, что братья спаслись. Должны были, обязаны, ведь они намного раньше его проследовали к выходу. А если так, то непременно его откопают, Алексей не сомневался в этом. Оставалось меньше двигаться, чтобы не тревожить раны, и ждать. Все-таки он не так далеко от выхода, откапывать недолго…

Время растянулось. Когда ты один в темноте, время кажется бесконечным. Минуты превращаются в часы, те – в дни. Да и мысли не помогают. Они словно погружаются в патоку, вязкую, как сама тьма, которая кажется живой и с каждой минутой душит, обволакивает, сжимает бренное тело и мысли в комок, растворяет их в бесконечном пространстве вечной ночи. А вокруг, будто огоньки, гаснут последние крики, остаются лишь самые стойкие, и те через какое-то время затихают, сливаясь с кажущейся вечной тьмой. Сколько уходит времени на смерть окружающих, неясно. Время, изменившееся в темноте и одиночестве, не дает никакого представления об этом.

Сколько прошло? Минута, час или день? Алексей не имеет ни малейшего понятия, рана не дает возможности двигаться, а боль окунает в забытье, иногда возвращается в сознание новым приступом. И наконец, Юдин понял, что остался один на один с темнотой, и временем, и тишиной… Все умерли, все…

Хотя нет. Вот какой-то новый звук. Скрежещущий. Он так сильно отличается от криков и стонов, что Алексей поднимает голову из последних сил и прислушивается. Вот снова. Он исходит оттуда, где, по его расчетам, должен быть выход, к которому он не успел. Трещит ломаемая чужим усилием доска, потом еще одна, и еще. Не забыли… братья должны были прийти и пришли. Но почему так долго? Небольшая тревога сквозит в этой мысли, и Алексей проникается ею, словно она – уже знание. Разум подсказывает, что нечто в происходящем неправильно, но что… то же сознание не может дать на это ответа, да и погрузившийся от ран в лихорадку организм все больше сдает, мысли путаются, а темнота перед глазами белеет, расплываясь в тумане, озаряемом иногда разноцветными вспышками в такт бьющемуся сердцу.

И вновь Алексей приходит в себя от звука ломаемых досок – со злостью, с каким-то животным остервенением ломаемых, будто человеку надоело долго разбирать преграду, не дающую подступиться к добыче… Добыче? Неужели эта мысль возможна? Безумная и нереальная, но Юдин слишком долго был в этой беспросветной капсуле из дерева, чтобы поверить, что это люди спешат на помощь. В это уже не верится.

И вот последняя преграда сломана, и вновь тишина. Алексей пытается раскрыть шире глаза, чтобы хоть что-то увидеть, но перед ним вновь только разноцветные узоры, рисуемые воспаленным воображением.

– Кто здесь? – голос совершенно чужой, сиплый от долгого молчания и сорванный криком. Рука медленно нащупала осколок доски, сжала, выставила вперед.

Алексей покрылся испариной, пытаясь понять, что перед ним в темноте. Но что-то явно было, и это – не человек. Это не может быть человек, ведь они себя так не ведут… или ведут? Пугают нуждающегося в помощи соплеменника? Что это – шутка такая? Или воспаленное сознание играет с ним?

Нет. Перед Юдиным кто-то определенно находился. Он ощущал это каждой частичкой кожи, каждый волосок на теле поднимался от неестественного ужаса. Наконец, словно легкое дуновение, его коснулось чужое дыхание. Зловонное до невозможности. Алексей застыл, члены и мышцы буквально отказали, не в силах пошевелиться перед неведомым существом. Оно так близко… Оно в темноте заглядывает в глаза Юдину, а мужчина этого не видит.

Страх мурашками разбежался по телу, Алексей ткнул рукой с осколком доски прямо перед собой в надежде спугнуть неведомую тварь, но не тут-то было. Доска скользнула по чему-то очень крепкому, не причинив существу никакого вреда. А оно в ответ протянуло руки и коснулось Алексея. Мужчина попытался в омерзении отдернуть голову: влажные горячие пальцы, дотронувшиеся до шеи, вызывали отвращение, но существо все же сомкнуло их. Юдин задергался и замолотил кулаками по неведомой твари, не обращая внимания на вспыхнувшую от резких движений в ногах боль. Но тщетно – чужие руки только сильней сжимали горло и тянули на себя, одновременно поворачивая голову. В какой-то момент крик оборвался, хрустнули позвонки и затрещали жилы.

Невидимый в темноте Митяй поднял в руках голову Алексея, слизнул капающую кровь и посмотрел по сторонам. Здесь еще много трепыхающихся тел. До одури. Но след Яроса ведет наружу. Феромоны так и витают вокруг, не видимые никому, кроме него. Неуловимый запах врага, постепенно растворяющийся в воздухе.

Тварь отшвырнула голову Юдина и, потеряв к ней всякий интерес, бросилась к выходу. Стараясь не упустить запах Яра, существо быстро скрылось среди серых зданий.

***

– Поверить не могу, насколько изменился мир… – сказал Игорь, молча крутивший до этого рулевое колесо. – Сколько раз все это видел, и все равно страшно.

За окнами автомобиля теперь проплывали серые здания города, словно струпьями, покрытые черными пятнами сажи от бушевавших давно пожаров. Лишь изредка картину разбавляли слегка поблекшие вывески магазинов, выделяясь полустертыми надписями на сером фоне пустых домов. Город в прошлом, может, и жил тихой провинциальной жизнью, о чем красноречиво свидетельствовали одноэтажные дома, соседствующие с пяти-, девяти-, двенадцатиэтажными, но сейчас становилось очевидным, что он умер почти сразу, как нагрянул Трындец. И если маленькие дома почти сгинули – вросли в землю, рассыпались по кирпичику или бревнышку, то большие местами оставались почти целыми, оплетенные красно-коричневым стеблем незнакомого вьюна, цепляющегося за кирпич и бетон с силой альпиниста. На верхних этажах еще блестели стеклами целые окна, сквозь которые иной раз глядели высохшие мумии людей, не пожелавших уйти или прятаться. «Черная чума», пришедшая с радиоактивным пеплом и дождями, воспользовалась их нежеланием жить и разлагала тела заживо. Радиоактивную пыль потом смыло дождями и талой водой, но люди… вернуться не смогли. Они так же, как и двадцать лет назад, спокойно смотрели в окно и наблюдали за жизнью вокруг, в ней не участвуя. Глядели пустыми глазницами сквозь потрескавшиеся стекла и молчаливо ненавидели мир.