— Мне нужно место, — сообщила она кассирше, миловидной молодой женщине в шелковом сари, сшитом у нее на родине. — Мне нужен весь салон первого класса. Вот…

Она вывалила на стойку полдюжины кредитных карточек.

— К сожалению, мисс Ван Анка, в императорский класс все билеты проданы.

— Придется вам пересадить всех в бизнес-класс. Я заплачу за их билеты. Мне нужно отрепетировать одну сцену, а это требует полного уединения.

— Так наймите самолет, — сказал человек, которого она оттолкнула локтем.

— Очень сожалею, мисс Ван Анка, но я не могу пересадить других пассажиров. Однако имеется одно свободное место в бизнес-классе.

Бабетта всплеснула руками.

— Ну ладно, так и быть. Я просто хотела вам помочь. Давайте билет.

— Ваш паспорт, пожалуйста.

— Я не ношу с собой паспорт.

— Паспорт нужен для въезда в страну.

— Не говорите глупости, — сказала Бабетта и показала на свое лицо. — Вот мой паспорт.

Кассирши за стойкой переглянулись. Позвали старшего кассира, воплощение любезности и компетентности в блейзере с множеством значков на лацкане, свидетельствовавших о давно приобретенном умении урегулировать кризисы, мелкие и крупные. Но в отношении паспорта он был учтиво непреклонен.

И тут Бабетта, которой уже много месяцев, несомненно, приходилось выдерживать сильное нервное напряжение, окончательно и бесповоротно вышла из себя.

Она бросилась к кассам других международных авиалиний и принялась скандалить у стоек первого класса, требуя если не все места в салоне, то хотя бы одно. Увы, отсутствие паспорта всюду оказывалось непреодолимым препятствием. Она так бурно протестовала, что вокруг нее собралась толпа. В конце концов, услышав выражения, которые она выбирала, насторожились охранники.

Знаменитая фотография, на которой полдюжины охранников чуть ли не силком выводят ее из здания — она пыталась укусить сотрудника охранного агентства «Ваккенхат», — точно участницу демонстрации протеста где-нибудь в Сиэтле, вскоре была показана по телевидению и опубликована на первых полосах газет, рядом с сообщением о том, что Макс уже наверняка подлетает к новому, чуть более далекому месту своего добровольного изгнания на Дальнем Востоке, — на собственном самолете, где салон первого класса целиком принадлежит ему.

Пока охранное агентство «Ваккенхат» и полицейское управление Лос-Анджелеса пытались утихомирить Бабетту, Бет ходатайствовала о представлении в суд магнитофонных записей, сделанных в ходе операции «Бревенчатая хижина». Это был хитроумный юридический маневр, поскольку Агентство национальной безопасности так и не признало их существования.

Решение приобщить к делу письменное показание Уайли П. Синклера оказалось радиоактивным. Перед зданием суда стали собираться пикетчики, требовавшие отстранения судьи Голландца от должности. Больше всех неистовствовали крайне правые.

Однажды утром, когда директор ФБР был замечен входящим в кабинет судьи, по одной из телесетей передали срочное сообщение о том, что судью арестовывают за государственную измену и что высшее должностное лицо правоохранительных органов страны лично производит арест. ФБР поспешно распространило заявление, в котором было сказано, что директор просто хотел «посоветоваться» с судьей Юмином.

Бойс стал общаться с прессой чаще, чем политик, баллотирующийся на предварительных выборах в Нью-Хемпшире. Однако, поскольку, согласно результатам последних опросов общественного мнения, за тайный сговор с беглецом Уайли П. Синклером восемьдесят процентов американцев уже не только питали к нему «отвращение», но и считали, что он «хуже изменника» родины, интервью он большей частью давал в стиле порнофильма «Глубокая глотка» — в подвальных гаражах, на автостоянках и в городских парках. Спасаясь от журналистской слежки, он вынужден был ежедневно переезжать из мотеля в мотель. Его лицо уже до того примелькалось, что стоило ему появиться на людях, как все свирепели и принимались швыряться в него чем попало. Везде, даже в помещении, он носил темные очки. Он зашел в магазин маскарадных костюмов и купил себе усы. Во время одного телеинтервью он забыл их отклеить — а продюсер из озорства не стал ему об этом напоминать, — и на другой день его загримированное лицо красовалось на первых полосах с язвительными подписями.

Во всех своих интервью Бойс трубил о том, что президент Соединенных Штатов должен «выложить» американскому народу «всю правду» об установке жучков в Белом доме. Если он этого не сделает, тогда непременно должен вмешаться Конгресс.

— Какое чувство, — спросил у Бойса корреспондент «Эй-би-си ньюс», когда они стояли на отдаленном участке парка «Форт-Марси», любуясь видом на реку Потомак, — вызывает у вас тот факт, что, по словам большинства американцев, они вас презирают?

— То же самое говорят большинство моих бывших жен, — сказал Бойс. — Но это никак не влияет на то обстоятельство, что правительство располагает доказательствами невиновности моей клиентки.

Президент соединенных Штатов Гарольд Фаркли провел неделю в Европе, где сфотографировался с рядом неулыбчивых глав иностранных государств. Недовольство Букингемского дворца по поводу возможного существования магнитофонной записи разговоров королевы и герцога Эдинбургского, сделанной во время их пребывания в Белом доме, выразилось в отказе обменяться с ним рукопожатиями перед объективами фотоаппаратов. Президент Франции заявил, что больше никогда не переступит порог Белого дома, «если у меня в супе вдруг окажется микрофон». Премьер-министр Японии посоветовал руководителю АНБ в знак раскаяния отрубить себе мизинец. В иностранных газетах были опубликованы карикатуры, на которых Авраам Линкольн, надев наушники и спрятавшись под кроватью, подслушивает интимную беседу в постели. В общем, заграничный вояж президента Гарольда Фаркли вряд ли можно было считать успешным.

Тем временем еще шестьсот семьдесят два человека, которых Макманны пригласили за эти годы переночевать в Линкольновской спальне в знак признательности за миллионы наличными, пожертвованные на их избирательную кампанию и содержание политической партии, терпеливо сносили индивидуальные аутодафе от руки ликующей прессы. Журналисты отыскали каждого из этих людей и спросили, какое «чувство» вызывает у них то, что за ними велось тайное наблюдение. Ответ как правило, звучал так: «Неприятное».

При условии, что наблюдение и вправду велось. Агентство национальной безопасности заняло непреклонную позицию и высокомерно отказывалось что-либо комментировать. Однако эта корпоративная немота быстро истощала народное терпение. Под давлением общественного мнения и исходившей слюной прессы различные комиссии по надзору, заседающие в Конгрессе, были вынуждены поцокать языками и потребовать — потребовать! — правды. Более того, у главного въезда на территорию агентства в Форт-Миде, штат Мэриленд, неподалеку от Вашингтона, уже начинали появляться пикетчики с гневными плакатами, гласившими: «ОБНАРОДУЙТЕ ЗАПИСИ» и «ФАРКАНТ — БОЛЬШОЙ БРАТ». Почти все телекритиканы сходились в одном: такого посмешища правительство не делало из себя с начала семидесятых годов.