– Слушай, беру свои слова насчёт издевательств обратно, – сквозь зубы прошипел Киллиан, пытаясь удержаться на мокрой ветке и не рухнуть в заросли жухлой, остро пахнущей крапивы. – Хоть объяснишь, в чём дело?

– Тс-с! – насмешливо откликнулся Айвор и небрежно укрыл краем своего расшитого серебром плаща, одновременно прижимая к себе. Ветка яблони тут же перестала раскачиваться и стала надёжней, чем каменный мост. – Сам увидишь. Вон там, внизу.

Киллиан посмотрел, куда указывал компаньон, и с толикой удивления узнал чёрный ход в особняк Далтона. На крылечке стоял невысокий человек в тёмно-синей накидке с капюшоном.

– Это кто?

– Тише! – уже с откровенным недовольством шикнул Айвор. – Смотри.

Дверь приоткрыли и тут же попытались захлопнуть. Человек в плаще ловко подставил ногу, не позволяя сделать это, и принялся горячо объяснять что-то. Однако спустя полминуты всё же сдался и отступил – сперва от крыльца, а затем и дальше, на другой конец сада.

И – запел.

Точнее, запела.

Как весна без цветущих уборов,

Как река без песен хрустальных –

Без тебя я…

– Этайнин?! – выдохнул Киллиан, заработал мощный удар локтём под рёбра и едва не свалился с ветки. Айвор в последний момент смилостивился и втащил невезучего компаньона обратно на ветку, не иначе как волшебством помогая обрести равновесие:

– Помолчи, будь добр. В последний раз предупреждаю.

Как осенние хмурые зори,

Как бездомный путник угрюмый –

Мои думы…

Закончился второй куплет, и дверь снова скрипнула, отворяясь. Но того, кто стоял на пороге, по-прежнему не было видно.

Я тебя зову у ворот в ночи –

Но молчат ветра и луна молчит.

Лишь терновый куст шепчет мне в ответ:

«Продал он тебя за кошель монет».

Капюшон сполз на плечи; белокурые локоны Этайнин намокли под дождём и потемнели. Но голос её окреп; он доносился издали, однако чувствовался всей кожей, точно удар колокола под водою.

Голос звал.

И, как рыба в волне зелёной,

Попадая в колючий невод,

Бьётся втуне,

Так трепещут, волной влекомы,

В неводах из моих напевов

Твои думы.

И теперь тебе десять лет идти,

А моим словам – догорать в груди,

Мне с тобой делить небосвод седой…

И проклятье нам на двоих одно.

Она допела – и опрометью бросилась бежать. Вниз по улице, оскальзываясь на мостовой, падая, поднимаясь, стёсывая ладони о шершавые камни… Она то утыкалась на мгновение в собственное плечо, то прижимала руку к груди, точно унимая боль. Киллиан не мог видеть лица Этайнин. Но отчего-то ему казалось, что глаза у неё нынче почти чёрные.

А потом, когда шаги её затихли, с крыльца прямо под дождь ступил Оскар. Сделал несколько слепых, заплетающихся шагов – и побрёл через сад, вниз по улице, за поворот, в точности следуя за Этайнин.

Вскоре скрылся и он.

– Этайнин его увела, – произнёс Киллиан. Губы онемели, не то от холода, не то от суеверного страха. – Просто взяла и увела. Но… зачем?

– Любовь бывает разной. Эгоистичной, злой… и так далее, – Айвор вздохнул и притянул к себе Киллиана. Яблоневая ветка прогнулась, точно гамак, и заколебалась из стороны в сторону, убаюкивая. Дождь огибал старое дерево, создавая прозрачный шатёр. – А бывает жертвенной, хотя с виду кажется безжалостной. Второй претендент на наследство в этом доме – Оскар Линч. И его ненависть к миссис Далтон взаимна. Этайнин теперь уведёт Оскара. Далеко, так далеко, что никакая отравительница до него не дотянется… Но выбора он лишился. И когда-нибудь он возненавидит уже Этайнин, даже если сейчас и любит её.

– Жестоко, – только и смог ответить Киллиан. В груди у него ворочался комок горечи, точно эта горечь была живой.

– Как посмотреть, – безмятежно возразил Айвор. – Зато теперь Далтон получит ту супругу, которую заслуживает. И не будет больше двух мальчиков, которые хранили его от зла – один искренней любовью, другой холодным разумом… Ты чего смеёшься? Не повредился рассудком, я надеюсь?

Киллиан уставился в светлеющее небо, покачивая ногами.

– Нет. Просто подумал, что у Этайнин всё-таки оказался дурной глаз. Но сделал его таким именно мистер Далтон. И Оскар.

– Так всегда и происходит, – авторитетно заявил Айвор. – Кстати, если тебе интересно, она нам в оплату пирог с черникой оставила. Предлагаю половину отнести Морин. По-моему, замечательная идея… Эй, ты слушаешь?

…Высоко-высоко в небе среди сырых клочковатых туч появился ярко-голубой лоскуток.

«Пусть глаза у Этайнин станут со временем такими», – загадал Киллиан.

И на целую секунду поверил, что желание это сбудется.

Айвор с пугающей лёгкостью разбирался во всём, чего касался даже вскользь. Требовалось ли в интересах расследования прочитать четырнадцать томов научных комментариев к средневековому философскому сочинению, отыскивая ключ к завещанию какого-нибудь злонравного старика, или выучить две сотни модных слащавых виршей, чтобы соблазнить девицу, – он справлялся за одну ночь. Редкие вина, ставки на скачках, издательское дело – и в этом фейри знал толк. Древнее могущественное колдовство, столичные десерты, изощрённые способы убийства, самые ароматные садовые цветы – не существовало, кажется, сфер, где он не был бы знатоком…

…кроме двух: механизмы из металла и семейные отношения.

– Прямо теряюсь в предположениях, – изрёк он глубокомысленно, прочитав туманное и многословное послание миссис Флаэрти к сыну. – Это что, проявление материнской любви?

Киллиан пожал плечами:

– Скорее, доверия. Мы обращаемся за помощью только к тем, кому верим.

– Надо же, – искренне удивился Айвор. – А когда меня любезный троюродный братец втягивал в свои Игры или дорогая сестрица пыталась отправить за три моря по очень важному поручению, я отчего-то считал это интригами.

– Но матушка всего лишь просит…

– К тому же существует отнюдь не эфемерная опасность, что сердобольные родственнички тут же оккупируют твой дом, стоит лишь отлучиться. Вроде как не пропадать же добру, имуществу уход нужен и прочее в том же духе. И попробуй-ка верни потом!

– Но моя матушка никогда…

– А однажды знакомый колдун, тот ещё лис, позвал меня на небольшую вечеринку, коротенькую, лет на семь по-вашему. И когда я вернулся, то обнаружил на месте своего святилища, аккуратного и ухоженного, какую-то яму с водой…