Оставшийся наедине с самим собой подполковник Шелестов затушил папиросу, встал, достал из спрятанного в стене, за книжными стеллажами, сейфа папку с личным делом Ярослава Корнеева по прозвищу Охотник, сел за стол, развязал тесемки, раскрыл первую страницу, долго смотрел на приколотую скрепкой фотографию молодого скуластого бойца, давно сбрившего эти нелепые, словно специально приклеенные перед съемкой на паспорт, усы. Еще около получаса внимательно изучал биографию и перебирал полученные по делу официальные справки, а затем вдруг зацепился взглядом за что-то интересное, нахмурил лоб. И медленно – очень медленно – положил крупную мозолистую ладонь на черную трубку телефона.

Максим Никитич Шелестов был профессионалом экстра-класса. В своем труднейшем мужском ремесле он слыл даже не гением – полубогом всего того, что касалось тайной диверсионно-разведывательной работы. Мало кто из служивых людей по эту – да что там, и по ту тоже! – сторону бескрайней родной госграницы так знал, как нужно вести поиск ржавой иголки в стоге сена и уж тем паче – заставить взятого в плен врага заливаться майским соловьем на первом же допросе с пристрастием. Или – пищать мокрой трясущейся жабой с вылезающими из орбит зенками и неприятным амбре в радиусе пяти шагов. Это уж смотря у кого какой тембр голоса прорежется, когда в один из двух глаз воткнется окурок или одно из яиц случайно почувствует холод шершавых слесарных тисков. Это только в романах про героев-пионеров времен гражданской войны мужественный Мальчиш-Кибальчиш стойко переносит боль изуверских пыток и не рассказывает толстобрюхим буржуинам самый главный секрет Красной армии. А на практике все обстоит куда как проще. Даже самая простейшая спецработа с «парными органами» допрашиваемого, как правило, дает стопроцентный результат. Потеряв глаз или яйцо, недавний упрямец страсть как боится лишиться оставшегося и течет, как клизма. Накладки, конечно, и тут время от времени случались, однако… К делу Охотника все эти скрытые от глаз трудового народа страсти-мордасти не относилось.

Почуявшему добычу подполковнику повезло. Так случается, когда после очередного – на первый взгляд случайного – поворота калейдоскопа множество цветных осколков внутри трубы складываются в четкую геометрическую картину и вы видите нечто вполне узнаваемое. Всего семь минут потребовалось командиру «Стерха» на два телефонных звонка через спецкоммутатор: первый – с просьбой отправить срочный радиозапрос во Владивосток, второй – человечку из окутавшей едва ли не всю страну тайной империи Хозяина. Еще полтора часа ушло на ожидание первого подтверждения обоснованности сделанных Лисом выводов – Охотник действительно лжет!

Узнав это, Шелестов встал из-за стола и принялся вышагивать по кабинету…

Для начала сможет прояснить ситуацию «сосватавший» ему новичка майор Диденко. Хотя этот вариант – сто к одному – пустышка. Майор – «шестерка», пустое место, тля бесхребетная. Интуиция опытного разведчика, крайне редко подводившая Шелестова, упрямо подсказывала командиру спецгруппы: Охотник кто угодно, но только не иностранный шпион. Возможно – засланный соглядатай от кого-то из своих, из близкого круга Хозяина. Однако и в такой вариант, гораздо более вероятный при творящейся наверху борьбе за власть, Шелестов тоже не слишком верил. Кто же тогда Охотник? И почему при поступлении на службу в НКВД этот выделяющийся из толпы во всех отношениях парень не только скрыл часть своей биографии, но даже умышленно подменил ее гладко сшитой легендой?!

Подполковник терялся в догадках. От напряженной работы мозга – а может, просто от двух пачек выкуренных за день папирос – у Бати даже заболела голова.

Самым простым способом попытаться узнать истину была пытка. В отношении своих «пернатых» головорезов Максим Никитич обладал абсолютными полномочиями. Вплоть до ликвидации бойца при первом же серьезном подозрении в предательстве, трусости или неблагонадежности. Ради сверхзадачи факта существования группы под своим могучим крылом Хозяин разрешал подполковнику действовать любыми методами. Но мудрый Шелестов редко шел напролом. В данном случае это напрочь лишено смысла: Корнеев ни о чем не подозревает, он надежно изолирован на базе, сбежать с которой без дырки в голове не смог бы даже известный циркач Гарри Гудини. Поэтому, прежде чем снова взглянуть в глаза мужественно проявившего себя на первом же боевом задании новобранца, и не просто взглянуть, а увидеть в зрачках Охотника осознанное поражение, Батя решил, не мешкая ни минуты, начать блиц-дознание. Шелестов не сомневался ни на йоту – правда всплывет быстро. Имея в руках такие серьезные ниточки, данные объекта в виде фотографии, и зная точную профессию его матери, около тридцати лет отработавшей врачом в бывшей церковной больнице, провести идентификацию личности возможно в течение суток. Максимум – двух. Тогда и придет время переходить к личному допросу Охотника…

Шелестов взглянул на часы. Через час с небольшим группа из пяти бойцов в сопровождении конвоя отправляется на «дачу», в окруженный тройным забором двухэтажный домик на диком берегу живописной лесной реки Воронки. Почему бы Охотнику не присоединиться к товарищам по оружию? Пить – не пьет абсолютно, так хоть еще раз смоет в русской парной бане пыль и пот, привезенные вместе с гитлеровским генералом из Восточной Пруссии. Тем более пока, по причине отсутствия боевых заслуг, парень в избушке еще не был. Вот пусть и расслабится. Быть может, последний раз в жизни. Веник березовый пахучий в руке подержит, затем с криком в прорубь ледяную окунется, а уже после, на мягкой постели, девку грудастую прижмет…

А мы настоящей биографией этого стервеца займемся. Корнеева Ярослава свет Михайловича. Хотя и имя, и фамилия, и отчество парня – наверняка такая же туфта, как и выдуманная им покойная матушка, Анна Тимофеевна. Якобы работавшая уборщицей на складах кишащего узкоглазыми китайцами далекого приморского порта…

К третьему часу ночи отправленный Батей в Ленинград курьер с опечатанным сургучом конвертом отзвонился по телефону, сухо отрапортовал, что приказание выполнено, и тут же передал трубку главному чекисту города не Неве, генералу Филиппу Медведю. Личности сколь легендарной, столь и противоречивой. Разное про него говорили…

Медведь поздоровался с Шелестовым вежливо, без тени столь присущего ему в общении с подчиненными чванливого высокомерия. Как с равным поздоровался, если не сказать больше. На то были свои веские причины. Главная из них – особо секретная директива из Кремля, от 21 сентября 1939 года, обязывающая органы Чека незамедлительно оказывать любую посильную помощь командиру особой диверсионно-разведывательной группы подполковнику Шелестову. Знал Медведь: захоти Батя, чтобы он станцевал вприсядку, – придется танцевать. Потому как разные в СССР бывают подполковники. У некоторых в кабинетах даже ужасные и всесильные генералы рыдают, как малые дети. Филипп Медведь был и всесильным, и ужасным. Поэтому, вынужденно подчиняясь «сильно младшему» по званию Шелестову, испытывал весьма неприятное ощущение. Уж больно бунтовало уязвленное генеральское самолюбие.

– Здравия желаю, Максим Никитич.