возбуждения, эрекция ненадолго отступает, но возвращается с новой силой, как только я подумаю о том, чтобы пойти к Аше. Я думаю только о ней и почти забываю, что через несколько дней она снова будет встречаться с Матвеем. Я почти забываю, что не могу вечно выкупать ее ночи, что в конце концов она вернется на работу. Что я не буду единственным мужчиной, который прикасается к ней, который слышит ее дразнящий, приторный голос, который напрягается от ее прикосновений. Что другие мужчины будут делать с ней то, что делал я, и получать от нее те же прикосновения, что и я.

Когда я думаю об этом, то чувствую густую, злую ревность, собственническое чувство, на которое я не имею права и от которого не могу избавиться. Мне хочется увезти ее далеко-далеко отсюда, туда, где только я смогу прикоснуться к ней, попробовать ее на вкус, обладать ею.

Это более чем тревожно, потому что никто и никогда не вызывал у меня подобных чувств. И из всех женщин Аша не должна этого делать, потому что она никогда не станет моей.

И все же я возвращаюсь в "Пепельную розу" тем же вечером, потому что не могу остановить себя от желания увидеть ее.

На этот раз она одета в короткий красный шелковый халат того же цвета, что и ее помада, отделанный нежным кружевом, которое покрывает ее ключицы и верхнюю часть бедер так, что мне хочется провести по ее коже губами и пальцами. Она приподнимает бровь, когда я вхожу, на этот раз сдержанная и элегантная, а не раскинувшаяся с зажатыми между бедер пальцами, как накануне вечером.

При одной только мысли об этом я испытываю боль, как только вижу ее.

— Ты был очень плох, — мурлычет она, покачиваясь в мою сторону, ее длинные темные волосы рассыпаются по плечам. — Тебя нужно наказать. Ты даже не можешь контролировать себя в течение одной ночи во сне…

Ее рука поднимается, чтобы провести по моей груди, и я ловлю ее в свою, удерживая запястье достаточно крепко, чтобы ее глаза слегка расширились, когда я встречаю ее взгляд своим.

— И ты тоже, — говорю я ей, голос густой от вожделения, и вижу, как у нее перехватывает дыхание. — За то, что так много дразнила меня, маленькая лисица.

Я тяну ее руку вниз, прижимая ее к передней части моих джинсов.

— Чувствуешь, как сильно ты меня заводишь? — Я хриплю, наслаждаясь тем, как темнеет ее взгляд, как желание, которое она не может побороть, наполняет ее выражение. — В том, что член твердый, виновата ты, Аша. Он был твердым с прошлой ночи, когда я думал о тебе. И что ты собираешься с этим делать?

Я отпускаю ее запястье, не желая пугать, но ее рука на мгновение задерживается, прижимаясь к толстому гребню.

— Мы снова заключим сделку, — тихо говорит она. — По одной вещи, которую мы хотим.

— Ты снова будешь первой, — говорю я ей, и она поднимает бровь.

— Ты собираешься заставлять меня кончать снова и снова и рисковать тем, что я не смогу с тобой кончить?

Я одариваю ее медленной, лукавой улыбкой, совсем не похожей на ту, которой она одарила меня прошлой ночью.

— Подожди и увидишь, — говорю я ей, и глаза Аши немного расширяются, когда я указываю на скамейку. — На этот раз лицом вниз.

Аша колеблется, и на мгновение мне кажется, что она собирается отказаться. Но она кивает, ее пальцы тянутся к поясу халата, пока она идет к скамье, и когда она медленно снимает его, стоя ко мне спиной, я вижу, что под ним ничего нет.

Боже, она совершенна. Она ложится, подстраивая скамью так, чтобы лечь на живот, прижавшись щекой к ее верхушке, а ее задница выгнута вверх. Она полная и круглая, так и просится, чтобы я провел по ней руками, а ее язык дразняще скользит по губам, когда она позволяет мне снова застегнуть наручники на запястьях и лодыжках.

— Что ты собираешься со мной сделать, Финн? — Мурлычет она, и я пожимаю плечами.

— Подожди и увидишь.

На этот раз я остаюсь одетым. Я знаю, что это будет мучить ее еще больше, если она не сможет наслаждаться видом моего обнаженного тела и твердого, пронзенного члена, пока я разыгрываю задуманный сценарий. Когда я подхожу к шкафу, где, как она сказала мне, лежат инструменты для шлепков, я слышу ее тихий, быстрый вздох.

— Я думала, тебе не нравятся такие вещи, — мурлычет она, и я пожимаю плечами, открывая его.

— Может быть, я становлюсь более открытым, — говорю я ей, глядя туда, где она привязана к скамье, с раздвинутыми ногами, уязвимая и обнаженная. — Твердый член в течение почти двадцати четырех часов делает это с мужчиной. И полезно попробовать что-то новое, не так ли? — Я перебираю инструменты. — Думаю, вот это.

Я достаю мягкий кожаный флоггер, который, по крайней мере, на мой неопытный взгляд, выглядит так, будто он не причинит ей слишком сильной боли. Я подхожу к ней и вижу, как она провожает меня взглядом, когда я становлюсь позади нее, и на мгновение все, что я могу делать, это смотреть на нее, едва дыша от того, как моя грудь сжимается от желания.

Я понятия не имею, возбудит ее это или нет. Она сказала, что подчинение ее не возбуждает, обычно, а я не могу придумать ничего более покорного, чем оказаться в наручниках лицом вниз. Тем не менее я вижу, как ее бедра двигаются на скамье, когда я медленно кручу в воздухе флоггер, привыкая к тому, что он у меня в руке, и я не совсем уверен, что ее это не возбуждает.

Она впивается зубами в нижнюю губу при первом же ударе кожаного полотна по ее заднице, и я приостанавливаюсь, беспокоясь, не причинил ли я ей боль. На ее плоти остался лишь слабый розовый оттенок, но меня никогда раньше не били флоггером, и я понятия не имею, какую боль он может причинить. Я смотрю на нее, искренне обеспокоенный, и тут понимаю, что она старается не рассмеяться.

— Тебе придется приложить немного больше усилий, чем сейчас, — хихикает она, крутя головой